— Что? Я не имею права оставить кому хочу свое состояние? — распетушился дядя Костаке.
— Нет, — с подчеркнутым хладнокровием сказал Стэникэ.
— Это мошенничество! — вспылил Костаке.
— Вы абсолютно правы. Но так случается с теми, у кого нет головы на плечах. А старик, о котором я вам говорю, был глуп и не послушался меня.
— А как, по-вашему, надо было поступить? — спросил более доверчиво дядя Костаке.
— Как надо было поступить? Я при жизни дал бы ребенку кое-что — и конец. Раз у тебя нет семьи, то, пока ты жив, никто не потребует отчета, как ты распоряжаешься своим имуществом.
— Конечно! — согласился дядя Костаке.
— А так что получилось? Противная партия подкупила слуг и лечащего врача и добыла свидетельство, что старик проявлял признаки душевного расстройства задолго до того, как составил завещание, что он бил прислугу, без всякой причины выгонял родственников. Да еще принесли из дома большое количество икон, которые старик унаследовал от родителей, и повели разговор о том, что он впал в религиозное помешательство и тратил деньги на акафисты.
— Негодяи! — пришел в ярость дядя Костаке.
— Они до того обнаглели, что объявили, будто старик не умел писать. Понимаете? А все завещание, от начала до конца, написано рукой покойного! И верх невезения вот в чем: хотя я своими глазами видел, когда старик был жив, как он писал, я не могу ничем этого доказать. Из дома растащили все вещи, а его письма родственники не хотят показывать. К тому же старик нигде не служил, так что я и не знаю, где достать доказательства. Он был коммерсант, родом из Македонии. Те люди, с которыми он имел дела, не пожелали мне ничего сказать: они боялись, что их привлекут как свидетелей, а может быть, их подкупили. Старик писал не слишком много, он заключал свои сделки большей частью на словах. Ну вот, научите меня, что делать?
— У мальчика все права, — возбужденно сказал Костаке. — Существует завещание!
— Существует, черта с два! — уныло ответил Стэникэ. — Оно гроша ломаного не стоит, понятно вам? Все в один голос заявляют, что старик не умел писать, а я располагаю только одним-единственным документом, написанным его рукой, — завещанием. Ничего сделать нельзя. Дайте мне самое великолепное завещание, и я его опротестую.
Стэникэ, разжигая негодование дяди Костаке, еще некоторое время распространялся на эту тему, затем выпил несколько рюмок водки, закусил маслинами и, внезапно вспомнив, что его ждет Аглае, поспешил к двери. С порога он крикнул дяде Костаке:
