— Что это у вас? Новый роман? — спросила она. Феликс с деланной скромностью сказал:
— Французский журнал, где напечатана моя медицинская статья.
Несмотря на то, что Феликсу было известно, насколько невежественны и бессердечны обе эти женщины, он все же не ожидал встретить такое безразличие. Аурика сказала чуть ли не с укоризной:
— Вы находите время еще и на дополнительную работу? Мало вам занятий в университете? Нехорошо так утомляться. Какая в этом польза? Мы не позволяем Тити столько работать. А вы ведь знаете, профессора хвалят его талант, он будет выдающимся художником.
Аглае, которая пришивала к платью пуговицы, тоже пустила шпильку:
— И вам платят за эту чертовщину?
— Нет!
— Ну кто же в наше время делает что-нибудь бесплатно?
И ничего больше не сказав, они демонстративно занялись своими делами, как будто бы Феликса здесь и не было.
Феликс вернулся домой, упрекая себя за тщеславие.
Зачем ему понадобилось хвастать перед враждебно к нему настроенными и малокультурными женщинами? Обыватель питает уважение лишь к материальным благам, к признанным авторитетам, но это вовсе не означает, что научные достижения остаются без награды. Поэтому Феликс считал, что с его стороны не будет нескромностью, если он сообщит коллегам о своей статье. Перед началом лекции профессора он показал журнал сидевшим рядом с ним студентам.
— Что это такое? — сказал один из них. Взяв журнал, он равнодушно взглянул на него и спросил: — Это твое?
И так поспешно вернул обратно, что Феликс не успел подхватить журнал и он упал на пол. Один из практикантов, беседовавший со вторым врачом, поднял журнал, перелистал его, делая гримасу при каждом заголовке, задержался на статье Феликса, даже не удостоив автора взглядом, повернулся к врачу и воскликнул:
— Этот Дюко де Орон говорит ужасные глупости по поводу анаглифов. Я проверял как-то раз у одного больного бинокулярное зрение при помощи сопоставления стереоскопических фотографий и вижу, что он преувеличивает.
Продолжая выражать свое неодобрение, практикант направился с журналом в руке ко второму врачу. Тот взял у него журнал, пощупал его и наконец сделал следующее заключение:
— Плохая у них бумага.
Потом, не зная, куда девать журнал, спросил у сидящих поблизости: «Чье это?» — и быстро бросил его на стол, как раз в ту минуту, когда профессор входил в зал. Феликс был глубоко уязвлен и лекцию слушал рассеянно. Он надеялся, что если его и не станут превозносить до небес, то хоть обратят внимание, поздравят с тем, что его работа напечатана в таком серьезном издании. Быть ученым для него составляло высшую честь. Но никто из коллег не пожелал заметить успех Феликса, все оказались совершенно бесчувственными. А разве сами они не преследовали те же цели, не верили вместе с ним в культурные ценности? За их безразличием скрывалось убеждение, что заниматься наукой и публиковать свои работы значит делать нечто плохое, постыдное, по меньшей мере —г бесполезное. Огорчение Феликса было еще сильнее от того, что он при виде напечатанной статьи вообразил, будто это символическое событие знаменует для него начало новой жизни исследователя и автора. Неужели известность — всего лишь иллюзия? Слушая лекцию добродушного профессора, Феликс мало-помалу успокоился. Разве можно утверждать, что репутация — это пустяки, ведь вот же он, Феликс, уважает профессора как существо, которое стоит выше обыкновенных людей. Впрочем, и другие также проявляют по отношению к метру по меньшей мере почтительность. Следовательно, равнодушие коллег напускное, оно вызвано просто завистью. Феликс украдкой сжимал кулаки. Он давал себе клятву работать и учиться так, чтобы к тому возрасту, когда сдают докторские экзамены, за ним уже числилось несколько блестящих печатных работ. И кроме того, он отринет всякую суетность, не будет говорить ничего и никому о своих целях. Пусть так пройдет несколько лет, пока его заслуги не станут бесспорными. В эту минуту он страстно ненавидел своих коллег, они казались ему грубыми животными, лишенными даже проблеска мысли. Охваченный глубочайшей мизантропией, он отправился домой один, избегая спутников.
