— Что ты, зачем мне туда ходить? Костаке упрям, да и без позволения Отилии он рта не раскроет!
— Я буду делать все в меру отпущенного мне богом разума, — сказал с благородной скромностью Стэникэ,— но вы дайте денег. Мне необходимо сто лей.
— Клянусь богом, просто не знаю, куда вы деваете деньги, — удивилась Аглае. — От вас только и слышишь, что денег нет и нет!
— Мы молоды, любим друг друга! — и Стэникэ потупился.
— Все это ваши глупости. Завтра посмотрю, есть ли еще у меня деньги.
Стэникэ с театральным порывом бросился целовать руки Аглае, затем поцеловал Аурику.
— О господи, ты послал мне то, о чем я мечтал: супругу — святую женщину, добрую и нежную семью. — Он прижал руки к груди и напыщенно сказал Аглае: — Мама, вы опровергаете всеобщую клевету на тещ.
«Мерзкая женщина!» — размышлял по дороге домой Стэникэ. Он был человек болтливый и непостоянный, но способный на минуту искренне испытать и понять любое человеческое чувство. «Мерзкая женщина! Для нее нет ничего святого. Муж ли, брат, для нее это ровным счетом ничего не значит. Властолюбивая, злющая... У моей Олимпии лицо начинает желтеть так же, как у нее. Отилия — вот настоящая девушка! Молодец Паскалопол, молодец Феликс!»
Несмотря на то, что Феликс поклялся больше не входить в дом Аглае, он нарушил свое слово, и вот почему. В университете ему удалось расположить к себе профессора психиатрии, честного ученого и мягкого человека. Феликс обратился к нему с просьбой порекомендовать специальную литературу и обнаружил при этом большую осведомленность в этих вопросах. Когда профессор узнал, что Феликс всего лишь на первом курсе, его удивило и в то же время позабавило такое усердие. Как правило, студент медицинского факультета вплоть до самой практики в больнице остается пассивным, безличным слушателем. Профессор спросил, как его зовут, и даже, казалось, припомнил Иосифа Сима, его отца. Очень довольный прилежанием Феликса, профессор дружески кивал юноше, видя его на занятиях, которые велись в клинике, во время обхода клал руку ему на плечо, а объясняя интересный случай, смотрел ему прямо в глаза. Это льстило гордости и честолюбию Феликса, и он попросил у профессора разрешения подробнее ознакомиться с клинической практикой. Ученый не только искренне одобрил его намерение, но и дал ему ответственную тему, а сверх того предложил пользоваться своей личной библиотекой. Библиотека находилась в приемной профессора и в соседней с ней комнате, так что Феликс, приходя в те часы, когда профессор был на консультации, никому не мешал. По распоряжению профессора, который являлся также и главным врачом клиники, Феликсу был дозволен вход днем в любую палату. Студенты-практиканты смотрели на него с притворным недоумением, пожимая плечами, потом начали злиться. Их поддерживал второй врач — посредственность в науке, который под предлогом, что сам изучает пациентов, мешал каждому, кто хотел заняться исследованиями. Его снедала бесплодная зависть. Он боялся, что другие соберут в клинике материал для своих научных работ и, опубликовав их, добьются известности и будут приглашены читать лекции в университет.
