— Хорошо, что ты наконец образумился! Конечно, когда ничего не ешь, будешь чувствовать себя ослабевшим.
Симион встал с постели и теперь сидел вместе со всеми за столом. Когда явился Стэникэ, он как раз докладывал Феликсу, которого упорно именовал «домнул доктор», о своем самочувствии:
— Я заново родился, я — человек, возвращенный к жизни. Никогда еще у меня не было таких мускулов.
Симион напряг свою тощую руку, жестом требуя, чтобы Феликс ее пощупал. Тот доставил ему это удовольствие и поразился слабости Симиона, рука которого тряслась от чрезмерных усилий.
— Не напрягайся так, Симион, что ты ребячишься! — бросила ему Аглае.
— Я принес вам интересную новость, кое-что такое, о чем вы не знаете, — сказал Стэникэ. — Отилия скоро будет называться домнишоара Отилия Джурджувяну.
— Ах! — вскрикнула Аурика, как будто увидев что-то бесконечно мерзкое.
Аглае смертельно побледнела и, помолчав немного, обрушилась на Стэникэ, точно виною всему был он:
— Что ты сказал? Костаке намерен удочерить Отилию? Никогда! Пока я жива, этого не будет. Есть еще в этой стране законы, есть еще суды. Я подам на Костаке прокурору, вот что я сделаю. Эта распутница оплела его. Кто знает, что между ними было?
Стэникэ с мефистофельской усмешкой выуживал зубочисткой маслины. Феликсу было невыносимо все это слушать, ему хотелось кричать, протестовать против оскорблений, но волнение приковало его к месту. Хотя Феликс уже собирался уходить и сидел в стороне, Симион все время знаками приглашал его к столу.
— Все это великолепно, — всерьез принимаясь за еду, произнес Стэникэ, — но скажите мне, пожалуйста, что вы можете сделать?
— То есть как — что я могу сделать? — возмутилась Аглае.
— Вот об этом я и спрашиваю, — хладнокровно, но с явным намерением подстрекнуть ее, продолжал Стэникэ. — Он желает ее удочерить — и баста. Закон не чинит ему никаких препятствий.
— Ешьте, — понукал Симион Аурику и Тити, — ешьте, пища — это жизненный эликсир! — И сам уплетал за обе щеки, запихивая в рот большие куски хлеба и подбирая мякишем остатки соуса с тарелки.
— Не могу я разве сказать где следует, что они хотят завладеть состоянием Костаке?
— Не можете. Девушка — его падчерица, естественно, что он ее удочеряет. Вас могут привлечь к суду за клевету.
— Кто? Костаке? — рассвирепела Аглае.
Феликс переменился в лице. Воспользовавшись паузой в споре, он встал, сказал: «Доброй ночи» — и выскользнул за дверь.
— Мы, как болваны, распустили языки, а этот молодчик был здесь! — упрекнула себя Аглае.
