«Склоним же почтительно головы перед скорбью отца!»
(Это слишком красиво, и он не выдерживает.) Ах, мой друг, мой друг, жизнь так прекрасна!…
Г- н Анри. Видишь, Орфей.
Отец. Человек, говорящий с тобой, тоже страдал! Он испил горькую чашу до дна. Как часто он молча кусал губы до крови, лишь бы не закричать. Его друзья по пирушкам и не подозревали о тех муках, которые он испытывал порой, а меж тем… Предательство, пренебрежение, несправедливость. Дитя, ты видишь, стан мой согбен, волосы мои преждевременно поседели. Если бы ты знал, каким тяжким бременем ложится жизнь на плечи человека… (Тщетно пытается затянуться сигарой; раздосадованно смотрит на окурок и со вздохом бросает.)
Г- н Анри (подходит к нему и протягивает портсигар) . Еще сигару?
Отец. Спасибо. Мне, право, неловко. Да-да, неловко. Какой букет! А до чего красивая бандероль! Скажите, дорогой мой, вы слышали, что девочки, которые делают сигары, свертывают их на своем голом бедре? (Вдыхает аромат сигары.) На голом бедре… (Запнувшись.) О чем это я говорил?
Г- н Анри. О бремени жизни…
Отец (уже утративший свой лирический пыл) . Как так - о бремени жизни?
Г- н Анри. Если бы ты знал, каким тяжким бременем ложится жизнь на плечи человека…
Отец (откусывая кончик сигары). Да, верно! Если бы ты знал, мальчик, каким тяжким бременем ложится жизнь на плечи человека… (Замолкает, долго раскуривает сигару; наконец совсем просто.) Это слишком тяжело, сынок, чрезвычайно тяжело. (Глубоко затягивается, священнодействуя.) Чудесно! (Подмигивает г-ну Анри.) У меня такое чувство, точно я курю голое бедро. (Хочет засмеяться, но поперхнулся дымом.)
Г- н Анри (подходит к Орфею). Ты выслушал своего отца, Орфей? Отцов всегда надо слушать. Отцы всегда правы. Орфей поднимает глаза, смотрит на него.
(Улыбается, тихо.) Даже глупые, Орфей. Так уж устроена жизнь, что глупые отцы знают о ней столько же, а порой даже больше, чем умные. Жизнь не нуждается в умниках. Даже наоборот, именно умники больше всего мешают ее победному шествию.
Орфей (шепчет). Жизнь…
Г- н Анри. Не суди о ней плохо. Вчера вечером ты защищал ее.
Орфей. Вчера, как это давно!
Г- н Анри. (тихо). Ведь я говорил, что жизнь заставит тебя потерять Эвридику.
Орфей. Не обвиняйте жизнь… «Жизнь», что это, в сущности, значит? Это я, я сам.
Г- н Анри. (улыбаясь). Ты сам. Экая гордыня.
Орфей . Да-да… именно моя гордость.
Г- н Анри. Твоя гордость! Вот как, бедный мой человечек! Ты хочешь, чтобы и гордость тоже принадлежала тебе? Твоя любовь, твоя гордость, а теперь, конечно, твое отчаяние. Чуть что, вас так и тянет к притяжательному местоимению! Удивительное дело! Почему не сказать тогда -мой кислород, мой азот! Надо говорить - Гордость, Любовь, Отчаяние. Это названия рек, бедный мой человечек. От них отделяется ручеек и орошает тебя, так же как тысячи других людей. Вот и все. Река Гордость не принадлежит тебе.
