назвал эволюцию, происходящую путем естественного отбора, «теорией, проникающей в каждую нишу и щель нашей жизни». Он добавляет: «Сейчас этому утверждению следовало бы стать законом: то, что оно им не является, напоминает нам Гулд, выступает мерилом нашей неспособности постичь мир во всей его полноте, а не результатом каких-либо недостатков в основной схеме Дарвина»
>{178}.
С другой стороны, давайте представим, что креационисты добились того, чего хотели. Их учение привело бы к тому, что способность людей оценивать научные принципы, несомненно, ослабла бы. Это в свою очередь привело бы к тому, что людям было бы как никогда легко придерживаться бессмысленных убеждений.
Идем ли мы уже к такому положению дел? В 1993 году опрос общественного мнения, проведенный Институтом Гэллапа, установил, что почти половина всех американцев верят, что Бог сотворил человека 10 тысяч лет назад. Журнал Parade сообщает, что «75% американцев не могут пройти научный тест Национального научного фонда США, в котором были вопросы наподобие… жили ли люди и динозавры в одно время»>{179}.
То, что происходит, является частью укрепления позиций фундаменталистов наряду с более широким ростом антинаучных настроении вообще. И хотя база высших учебных заведений США остается самой мошной в мире, преподавание научных дисциплин в младшей и средней школе кажется хуже, чем когда-либо раньше. Это противоречие не сулит ничего хорошего для будущего американской нации.
* * *
Во вступлении к этой книге было упомянуто мнение автора «Истории науки» профессора Уильяма Провайна о том, что длящуюся столько времени войну между наукой и религией скорее можно записать на счет Дарвина, а не Галилея. Мы начинаем понимать, почему он написал именно так.
По иронии судьбы, одна из самых первых больших публикаций об этой войне появилась на свет в 1874 году, через 15 лет после первого издания «Происхождения видов». Она называлась «История конфликта между религией и наукой», а ее автором был не кто иной, как Джон Уильям Дрейпер, тот самый докладчик на описанных ранее Оксфордских дебатах. Как сказал Давид Н. Ливингстон, «воинственные метафоры Дрейпера доказали свою неповторимость и вызвали целый ряд ассоциаций с военными действиями»>{180}.
Как нелепо, что военные метафоры касаются дебатов, связанных с именем Дарвина. Всю свою жизнь он был одним из самых мягких, стеснительных и благородных людей. Он очень любил природу и был тесно с ней связан. Он мог интересоваться и восторгаться каким-нибудь цветком, червячком или кораллом. Дарвин был самым миролюбивым джентльменом, какого только можно себе представить.
