Ночь прошла, настало ледяное утро.
Младший пленник проснулся на дне земляной тюрьмы, трясясь от холода. Комья промороженной земли впились в бока, а тело болело, точно его отлупили палками.
С трудом сев, юноша плотнее закутался в плащ. Зубы выбивали дробь. Рука потянулась к груди, и пальцы нащупали крупный прозрачный камень на цепочке. Юноша зажмурился. Камень медленно налился теплом, которое передалось руке и начало проникать в тело.
Через некоторое время, перестав дрожать, он убрал ладонь и открыл глаза. Дотронулся до скулы, до места, где был свежий шрам, и сморщился, хоть боли не почувствовал. Отец не вернулся. Интересно, почему? Юноша знал, что отец жив, что ничего с ним не случилось, но тревога все равно не оставляла.
Он запрокинул голову. Сквозь круглое отверстие, забранное решеткой, сочился мутный серый свет.
Что же делать? В одиночку отсюда не выбраться. Но даже если бы и выбрался — как я освобожу отца? Но оставаться здесь нельзя. Кто знает, чего там у этого Железного Лба в его каменной башке?
— Что этот козел удумает с нами сделать? — выговорил юноша — и нахмурился. Собственный голос показался неприятным. Растерянным. Испуганным.
Но ведь я не боюсь? Или…
Наверху послышались шаги, заставив его замереть. Чуть погодя низкий и хриплый голос произнес:
— Ну-ка, гляну, как там этот колдуненок. Можа, уж того, скопытился.
В отверстии показался силуэт.
— Ну, што? — нетерпеливо спросил другой. — Живой, али как?
— Живой… ишь, глядит, — силуэт исчез. — Вот ведь ведьмино отродье, не замерз в метель-то. А я уж думал, он там окостенел.
— Колдуны, знамо дело, — отозвался другой. — Их ничего, слышь-ка, не берет. Их вон даже ежели зимой на морозе водицей окатить, так оне…
— Эй, вы там, — перебил юноша, — философы! Вы меня тут как, голодом решили уморить? Я, может, и колдун, так ведь все равно живой человек, воздухом питаться не умею.
Молчание.
— Вишь ты, — тихо сказал первый. — Разговаривает…
— А я что, по-твоему, волком выть должен, что ли? Чего, совсем дурак?
— Сам ты дурак, — буркнул тот же голос. — Гавкает еще, щенок. Нам, слышь-ка, кормить тя не велено.
— А чего тебе велено, бревно? — глядя вверх, осведомился юноша. Человек отозвался:
— От бревна и слышу. Щас собак посадим тя стеречь, и до свиданьица. Вот нам чего велено.
— А хочешь, я тебя в жука превращу? — юноша прикусил губу, чтобы не рассмеяться.
