Вот он сидит. И вот уже, расправив полотнища крыльев, летит вниз.
Ревет воздух. Порыв ветра опрокидывает Брокка на спину, и он кувыркается через ограду, но к счастью – не в пропасть. Хотя в этот миг Брокка невыносимо тянет броситься за зверем. Шагнуть к краю и дальше, скрыться в туманном облаке.
Но чьи-то руки удерживают, помогают подняться.
А ветер стихает.
И вообще только во сне возможна подобная тишина. Густая. Тяжелая. Непробиваемая. Брокк оборачивается и видит искаженное криком лицо Олафа. Рука его тянется, указывая на что-то за спиной Брокка. И губы кривятся.
Уступ накрывает черная тень. И Брокк оборачивается.
Медленно. Невыносимо медленно.
Из наполненной туманом пропасти, заслоняя солнце, поднимается дракон. Слепит сиянием черная чешуя. И вспыхивают узоры энергетических контуров. Полупрозрачные крылья преломляют свет, и тень дракона меняет окрас. Она не черная, но темно-лиловая, как мамины крокусы.
– Поздравляю, мастер, – говорят Брокку и спешат пожать руку. Бьют по плечу. Кричат. Кто-то, кажется Ригер, достает шампанское. И хлопает пробка, а пена льется на камни. Пьют из горстей и перчаток, смеясь и фыркая. Инголф и тот сбрасывает маску надменного равнодушия и не отворачивается, когда Риг в приступе дружелюбия, ему несвойственного, хлопает Медного по плечу.
Сегодня можно. Особый день: у них получилось.
А над ангаром, пробуя на прочность подаренные крылья, кружит дракон. Брокк смотрит на него до тех пор, пока шею не начинает ломить от боли. И глаза слезятся. Ему суют в руки его же перчатку, наполненную шампанским.
– За вас, мастер! – Олаф подпрыгивает от избытка эмоций. И шампанское выливается из перчатки.
Брокк пьет. И пузырьки щекочут нёбо, покалывают язык.
Даже проснувшись, Брокк ощущает это покалывание и кисловатый вкус шампанского. А перед глазами стоит тень дракона. Ему недолго выпало летать на свободе.
Вставать смысла не было. До рассвета далеко, дождь шелестит, ласкаясь о стекла. И пустота комнаты давит на нервы. Снова ноет отсутствующая рука, а голову сжимает знакомая тяжесть. Еще немного, и сон вернется.
Брокк знал. Не сопротивлялся.
Он закрыл глаза и раскинул руки – кровать была слишком велика для одного, и, странное дело, даже под пуховым одеялом Брокк мерз. Он лежал, смирившись с неизбежным.
…Тени гор у самого горизонта. Шаг назад, и растворятся, сольются с белой лентой, разделяющей небо и землю. Пока же горы почти игрушечные, фигурки из сине-зеленого стекла на ладони Брокка. Но с каждым взмахом драконьих крыл они приближаются. Растут. И вырастают, добравшись вершинами едва ли не до неба. Узкая полоса Перевала – рваная рана на гранитном теле, и застывшая лава подобна сукровице. Брокк слышит голос земли. Стоит позвать, и рана раскроется, выпустив нестабильные жилы.
