* * *
Филиал «Лайерс медикум» усилиями Алевтины и Трофима раскручивался стремительно и вскоре стал приносить доход. Мария могла теперь привозить из Москвы все больше денег. Но главной в Лопатинске задачей оставалась конспирация: чтобы не привлечь внимания местных бандитов и вообще кого бы то ни было, необходимо было передавать средства монастырю незаметно. В этом деле пришла на помощь Клавдия Васильевна, объявив через городскую газету и радио, что в больнице собирают пожертвования на восстановление Никольского монастыря. Лопатинцы откликнулись дружно: это были, конечно, копеечные взносы, но они послужили прикрытием. Ведь крупные суммы Маша передавала игумену Никону с глазу на глаз. И вскоре на монастырский двор привезли из соседней области громадный колокол. Поднять его на колокольню собирались к Рождеству.
А холода наступили нешуточные. И кругом царила беда: замер радиозавод, застыла швейная фабрика. Народ не знал, куда податься, ведь вокруг — куда ни кинь, творилось то же самое. На улицах валялись пьяные. В больницу каждый день привозили молодых мужиков, отравившихся паленой водкой — спасти кого-либо удавалось редко. По утрам у многих ворот стояли крышки гробов, а на снегу валялись кругом разбросанные еловые ветки. Это зрелище ужасало Марию. При мысли: вот так вымирает Россия, — сердце ее содрогалось…
Вернувшись в очередной раз из столицы, Маша ступала по хрустящему снегу, отливавшему на солнце бриллиантовыми россыпями. Морозный воздух обдавал первозданной свежестью. Взглянув на видневшийся вдали собор с уходившими в бездонную голубизну неба крестами, Мимоза сожмурилась от слепящего света и остановилась. Она ощутила вдруг тот острый прилив радости, какой испытала когда-то в далеком детстве. Благодать-то какая! В этот миг даже уныние, подавлявшее лопатинскую жизнь, поблекло, отодвинулось куда-то. И Маша резко, неожиданно для себя самой свернула к воротам базарчика. Побродив вдоль убогих рядов, мимо продавцов, жмущихся друг ко другу от холода, купила заячий полушубок и валенки. Направившись к выходу, неожиданно услышала за спиной окрик:
— Эй, гражданочка! Не хотите купить тапочки на смерть?
— На смерть?! — обернувшись, переспросила Мими и оцепенела.
Перед ней стоял худосочный мужик, будто вылезший из подземелья. Одетый в длинное потертое пальто и черную шапку-ушанку, он держал в руках светло-коричневые тапки, отороченные белым мехом — совсем новые. На его мертвенно-бледном, ничем не примечательном лице выделялись лишь колючие щелочки-глаза: они бегали, словно постреливая по сторонам, ни на секунду не останавливаясь на машином лице — как будто он и не к ней обращался, а смотрел куда-то сквозь нее.
