— Почему у вас поцарапаны лицо и шея?
— А это последствия неквалифицированного удушения.
— Кто вас душил?
— Никто ее не душил! Она такая и пришла! — наперебой вопят перетрусившие бабенки.
— Кто? — еще раз спрашивает врач. Голос ее становится грозным. Из-под халата видна военная форма. Она невысока, очень худа, лицо с кулачок, с тонким орлиным носом и тонкими же очень злыми губами. В камере тишина, настороженная, полная страха. Врач смотрит на меня. Я отвечаю с извинительной улыбкой.
— Я не заметила, кто именно. Они тут все на одно лицо. У всех рожи убийц.
— Ладно. Сейчас мы вызовем корпусного и переведем вас в другую камеру.
— Сделайте одолжение.
Надзирательница с врачом уходят. Я оглядываю всех и говорю на прощание несколько язвительных слов.
Через несколько минут меня переводят в новую камеру.
Первая, кого я встречаю в этой камере, знакомая Алика Гинзбурга. Она не из наших, просто была когда-то соседкой Гинзбурга, кое-что знает о нем и о его друзьях.
В этой же камере мне объясняют, что место, из которого я пришла,— настоящее логово диких зверей. Там каждый день происходят дикие скандалы — в основном из-за той самой Зои, относящейся к доселе мне не известной породе женщин, которых в тюрьме называют «коблами».
«История с удушением» имела свое продолжение. Примерно через месяц, когда легенды о моей голодовке рассказывались по всей тюрьме и у меня даже появились последователи (одна женщина проголодала целых 15 дней и, кстати, кое-чего добилась), мне довелось встретиться с женщиной, попавшей в ту самую камеру недели
через три после меня. Камера была почти в прежнем составе, и мои «убийцы» с гордостью рассказывали ей, что «та самая знаменитая Окулова» один день сидела вместе с ними. «Она такая гордая, так здорово разговаривала с надзирателями и врачами, отказалась лечь под шконку, и они ничего не могли с ней сделать. Некоторые у нас ее не сразу поняли, но потом разобрались, что к чему».
Я очень веселилась, получив этот привет.
С 1964 года в «Крестах» многое изменилось. Тогда женщин держали в одном корпусе с мужчинами, и занимали они всего два этажа в одном из ответвлений «Креста». Камеры были небольшие, только на 4 человека. Теперь есть камеры на 8, на 12, на 20 человек и больше. Но мест всем все равно не хватает. Я видела камеры, где под каждой шконкой лежало по заключенной. Даже в больнице больные иногда лежат на полу.
На окнах появились железные жалюзи. В 1964 году я еще видела солнце в камере.
