После перерыва, когда меня вели в зал для слушания приговора, Наташка крикнула мне из толпы друзей: «Юлька, шампанское уже на столе!» «Выпейте за меня»,— ответила я.
Приговор я выслушала абсолютно спокойно, даже посмеиваясь, и, по-моему, не только в душе, для пущего куражу скрестив руки на груди. Где-то я даже торжествовала, уж очень нелепо звучал этот приговор: с учетом 43-й статьи и назначением 5 лет ссылки в виде наказания — ниже низшего предела. Напомню, что указанная в статье 190–1 низшая мера наказания — штраф до 100 рублей (!)…
Я восприняла и буду воспринимать этот суд и этот приговор как признание ленинградскими властями, а точнее, КГБ, своего полного бессилия. Чем они ни грозили, чем ни соблазняли — все разбивалось не столько даже о мою твердость, сколько об абсолютное мое нежелание вступать с ними в какие бы то ни было отношения.
Я с большим интересом наблюдаю за их крысиной возней, но я в ней не участвую.
Мои родители пришли на второй день суда, хотя я и просила их этого не делать — они уже достаточно настрадались за всю мою буйную жизнь. Мама сидела спокойная, чуть высокомерная, как всегда, красивая. Отец держался тоже молодцом, хотя чувствовалось, что ему это дается труднее. Но было заметно, что он гордится моим поведением на суде. Это меня порадовало, ибо он никогда не разделял моих убеждений. Слава Богу, хоть признал мою смелость и твердость — это-то во мне от кого, спрашивается?
Был на суде и мой старший сын. Бледен, как всегда в минуты волнения, но голову держал высоко, по-моему!
Вечером меня увезли в «Кресты».
В психушке дежурил самый добродушный из всех надзирателей, Н. Н. Он зовет меня Юлюшкой.
— Что, Юлюшка, домой вернулась? Сколько?
— Пять ссылки.
— Ну ничего, не расстраивайся только. Главное — не на зону.
И санитар дежурил мой любимый — Володя. Удивительно веселый и приятный человек.
— Чаю хочешь?
Поболтали, покурили. Я напилась чаю и легла спать. Вот и кончился «день забот»! Вот я и вернулась «домой». Устала.
На первый взгляд врачи как врачи. Белые халаты, спокойный, участливый голос, пульс щупают при каждом удобном случае. Они даже немножко лечат!
Тюремная их сущность проявляется постепенно, от случая к случаю. Так, я ни разу не слышала, чтобы врач воспрепятствовал помещению тяжело больного заключенного в карцер за какую-нибудь чепуховую провинность.
Я лежала в терапевтическом отделении, когда у меня при обыске обнаружили рукопись «Книги разлук», приготовленную к отправке на волю. Я признаю рукопись своей (еще бы — это моя лучшая книга стихов!).
