Со страхом в сердце я изучал свое психическое состояние. Сравнивая свою новую личность с тем, каким я был прежде, я не мог не заметить разницы. Мое сознание расширилось. Жизненная энергия, питающая огонь моего существа, сейчас вливалась прямо в мозг — прежде этого не было. Однако свет был нечистым и изменчивым; огонь не был устойчивым и сияющим, как при нормальном состоянии сознания. Он становился то ярче, то тусклее. Несомненно, круг его света стал шире, чем прежде, но этот свет не был таким прозрачным. Было такое чувство, словно я смотрю на мир сквозь дымку. Поднимая глаза к небу, я не видел той прекрасной лазури, что раньше. Я всегда отличался хорошим зрением, и сейчас с моими глазами проблем не было — я мог читать текст, напечатанный мелким шрифтом, без напряжения и прекрасно различал мелкие детали вдали. Безусловно, со зрением все было в порядке, но что-то произошло с моей познавательной способностью. Записывающее устройство работало отлично — проблема заключалась в наблюдателе.
Сознание обычного человека регулируется столь четко, что он может не замечать в нем перемен с детских лет до старости. Он знает себя, как сознательную сущность, с точкой осознания, размещающейся преимущественно в голове и распространяющейся на туловище и конечности. Закрыв глаза, чтобы внимательно изучить ее, такой человек замечает сознательное присутствие (самого себя), локализованное в области головы. Мне удалось определить (несмотря на свое психическое состояние), что область сознания во мне значительно расширилась. Она была такой же, как и тогда, в видении, но сейчас не было и намека на счастье. Напротив, настроение было мрачным, подавленным и сопровождалось чувством страха. Казалось, что длительная концентрация открыла в моем мозгу еще не полностью развившийся центр, питающийся потоком энергии, непрерывно льющейся из области репродуктивных органов. Расширившееся поле сознания было порождением этого закрытого прежде центра, и центр этот плохо функционировал. На то было две причины: во-первых, его преждевременное, форсированное раскрытие; во-вторых, мое полное незнание, как приспособиться к новым условиям.
В течение нескольких недель я боролся с депрессией, вызванной все ухудшающимся состоянием. Мое лицо стало бледным, я исхудал и потерял много сил. Пища вызывала во мне отвращение, и страх сжимал мое сердце каждый раз, когда мне приходилось проглатывать кусок. Часто я вставал от стола, даже не прикоснувшись к еде. Вскоре мой дневной рацион был сведен к одной или двум чашкам молока и нескольким апельсинам, Я знал, что не смогу долго протянуть на такой скудной диете, но ничего не мог с собой поделать. Я сгорал изнутри, но не представлял, как умерить пламя. Я сократил прием пищи, но при этом расход энергии значительно возрос. Я находился в состоянии постоянного беспокойства и не мог просидеть на одном месте более получаса. Когда я все же заставлял себя сидеть, не двигаясь, внимание тут же направлялось к странному поведению моего ума. Чувство страха, ни на миг не покидавшее меня, сразу же усиливалось, и сердце начинало бешено колотиться в груди. Мне нужно было чем-то отвлечь внимание, чтобы не думать об ужасе своего положения.
