— Это Джордж, — сказал Даэмон, — мы с ним пить собрались…
— Вы тоже из Москвы?
— Петербург. Первое, что тот сказал.
А мне все кажется, было в этом их знакомстве что-то случайное, даже неправильное. Как они могли встретиться в чужом городе? (впрочем, в чужих городах обычно так оно и бывает, и стало быть — я опять неправ…)
— У нас стаканов нет.
— Мы будем истреблять прямо из горла.
— Вы варвар, Даэмон…
— Дыкый, — только и сказал он, убивая бессловесную бутылку штопором. Гость наш сидел молча и даже (неужто?..) — застенчиво. Курил какие-то дорогие породистые сигареты, даже названия их не помню, смотрел себе в окно мечтательно, как денди.
— Чем вы занимаетесь, Джордж?
— Я пишу песни, в Питере их все пишут…
— И как?
— Никак. Иногда читаю свое имя на стенах, чтобы не разучиться читать. Он, однако, улыбнулся, чтобы показать, что это он совсем не в смысле «отстань», а очень даже искренне.
— Херня все! — с выражением сказал Даэмон. Бутылка была открыта. Вино, белое, полусухое. Напиваться — прелестно. Надо только молчать, чтобы не портить чуда гравитационного кружения. Лежишь на полу, а голова твоя летает себе летает по комнате, описывая непостижимые виражи там где последние этажи… А потом туман. Проснулся я ночью, в изумлении от того факта, что упился с вина, да еще как мощно. Пол подо мною вертелся, как вестибулярный аппарат. Или это как иначе называется? Я шатаясь дошел до кухни, выпил воды и понял, что прямо сейчас возьму и рухну на полу. Непристойно. Но сил идти назад не было. Я сел и закрыл глаза. Вертело пуще прежнего, теперь еще не просто вокруг, а куда-то в сторону. Потом представилось мне, будто на всех стенах написаны слова, и даже на потолке. Написаны едва видимой субстанцией, и она тает, тает… только всмотришься в слово, и оно тает, появляется очертание нового, и снова тает… Я пытался прочесть, но не смог. Потом я встал, взял бутылку, там было еще на дне, и пошел обратно в комнату. В коридоре я потерял бутылку, а в комнате — сознание. А дальше я шел по туману в лесу и объяснял двуглавому медведю, как плохо иметь искусственное сердце. И одна голова сказала да, плохо… А вторая раскачивалась в такт чему-то непонятно чему. Из романа просто убрали героя, который любит неправильно пить.
Наш не в меру утомленный друг уснул, видать, ему грезились неземные сны, лицо его было от них безумно. Джордж все еще удивлялся, как это возможно охренеть так беспардонно от столь малого количества белого вина, которое не вино даже, но я объяснил, что психика моего коллеги дала сбой после утренних неудач, и он просто по-своему релаксировался. Тут герой поднял голову, посмотрел на нас бессмысленными глазами, и засмеялся, как осел.
