существа. Дарвиновская теория эволюции нам поясняет,
как исчезают те существа, которые не могут выжить. Естественный отбор — что это такое? Это механизм отбраковки. Это не механизм творчества…
Я теперь понимаю, знаю принцип естественного отбора — почему не могут выжить неправильные экземпляры, но мне не объяснили, откуда берутся правильные. Ну, хорошо, вы скажете — потом был Мендель, была генетика. Это проблему не решает. Хорошо, мы теперь знаем, где надо изменить, чтоб появился новый экземпляр. Да, в генной структуре. Простите, а кто будет это менять? Мутация — это абсолютно случайное воздействие, на языке классической генетики. Это опечатка при редупликации ДНК. Опечатка, ошибка… Вы меня простите, я скажу, может быть, резко, но если вы подадите на меня в суд, я приведу с собой команду биологов–экспертов, и мы на суде посмотрим, кто прав. Так вот, на мой взгляд, неодарвинистская теория эволюции («генетика плюс Дарвин» — такой советский синтез, отчасти и американский), она развитие вселенной описывает так: возьмите в руки воблу, долго–долго бейте ею о столешницу, и у неё появятся крылья, она станет соловьём — если долго–долго уродовать чью‑то генную структуру мутациями, тогда это станет чем‑то прекрасным, невиданным, это будет скачок в развитии. Нет… Даже математические модели генетики пробовались создавать во второй половине XX века — не получилось.
Поэтому существует уже респектабельная традиция и в российской науке, и в западной — теория направленной, разумной эволюции. Был такой академик Блохинцев — он был физик и биолог. И вот после его смерти в его бумагах нашли некоторые записи, которые он не решался при жизни публиковать. И, в частности, там были записки — «Размышления математика об эволюции». И вот там он говорит так: «Такое ощущение, что при переходе от одного вида к другому происходит не частичное изменение генной программы, а полностью меняется дискета…» — совершенно новая программа выкладывается. Дело в том, что это Менделю ещё можно было, скажем, считать на уровне довоенной генетики, что за конкретный признак, скажем, за цвет волос, отвечает какой‑то определённый ген и если он будет изменён, цвет волос станет другим. Но сегодня‑то уже понятно, что нет взаимно однозначной связи между генной записью и внешними признаками. За цвет волос отвечают десятки разных участков генов, которые при этом отвечают ещё за другие совершенно качества. И если мы хотим изменить один признак, мы должны внести изменения в десятки программ, десятки мест. Причём эти изменения должны быть взаимно обусловлены… Ну вот… это — простите — отступление в сторону.
