Батюшкина жизнь вся была посвящена молитве: «Правило читаю, каноны вычитываю, Псалтырь. После каждой кафизмы – помянник. Ой, у меня столько по-мянников было! Как я любил поминать! Обычно, когда люди дают записки, какое-то время их почитал, и можно сжечь, а я не могу. Хоть раз в месяц, но всех помяну. Около двух часов читал я помянники за упокой и за здравие. Ну, как оставлю? Как сожгу? Имена сожгу? Душеньки ведь…»
Беспредельная любовь старца к людям, которая источалась и изливалась на всех вокруг него и на весь мир, и выражалась, прежде всего, в непрестанной молитве. Тому, кто молится в духе и истине (Ин.4, 23–24), дается во Христе любовь к ближнему. От большой любви он сам был готов пострадать за других, знал, что за грехи близких перед Христом отвечать будет он. Поэтому так молился Господу о прощении их.
Такое отношение к поминальным записочкам было свойственно и отцу Виталию, о котором вспоминал впоследствии отец Мардарий.
«Однажды один иеромонах наведался в пустынную церковку, принеся с собой огромную, хорошо переплетенную книгу, где чьей-то искусной рукой в три ряда на каждой странице каллиграфически были написаны имена, сообщенные ему доброхотными жертвовательницами. Отслужив всего лишь одну литургию, во время которой отец Виталий в алтаре прочитал все эти имена, иеромонах вновь отправился в город, навсегда оставив книгу в алтаре. Отец Виталий, этот абсолютный бессребреник, в течение целого года (!), после исполнения своего келейного правила, ежедневно стоял в алтаре и едва успевал за два часа прочитывать объемистый том, в котором насчитывалось не менее двадцати пяти тысяч имен».
Но вернемся к «суровым будням» отца Мардария. Батюшка, живя в пустыне, практически не знал, что такое уныние. Если и случалось отцу Мардарию унывать, то вот по какому поводу «Я немножко унывал зимой, когда снега выпадало много. Пока покидаю снег, уже нет сил правило выполнять. Сижу, ноги дрожат, руки трясутся, голова болит. Как лягу и не помню, как засну, а правило же надо выполнять. Думаю: «Господи, значит так Тебе угодно». Я же не рад, что снег так идет. По пять метров снега выпадало. Бывало, с гор лавина идет, а ты сидишь в келье и вдруг слышишь шум, гул… «Господи, помилуй, лавина пошла!» Чувствую, келью как будто прижало. Лавина прошла, а я смотрю и вижу, что окна в сарае завалены, дверь из кельи открыть не могу, так как ее придавило снегом. Господи, помилуй!
Думаю: «Ну, все!.. Что делать?» Хорошо чурки большие среди дров были. «Пока снег рыхлый, буду пытаться что-то делать». Беру чурку и этим поленом в дверь – бух, бух! Она чуть-чуть поддается. О! Двигается! Еще на четверть! Еле боком вылез. И давай кидать, кидать от двери этот снег! Так раза два в год бывает. А если нет лавины, просто идет снег, то это тоже опасно. Он все кругом заваливает – стена может не выдержать, или крыша может упасть. Келья-то стоит не на ровном месте, а на склоне, и если не откидывать снег со стороны склона, то спрессовавшаяся снежная масса может покосить или совсем разрушить келью. Тогда конец, считай, что все пропало. Поэтому работать приходилось по много часов, суток не хватало. Я откидывал снег, чтобы очистить откос от склона горы до стены, чтобы на келью не давило. Вот так бывало зимой. И это меня немножко в уныние приводило. Думаю: «Что ж такое, Господи? Я думал, тут буду молиться, а что-то не то выходит». Зато летом, когда снега нет – никаких проблем. А зимой – кидаю, кидаю. Но бывает, прекратится снегопад – вот милость Божия. «Ну, – думаю, – слава Богу, теперь откидывать нет нужды. Вернусь опять за свое правило».
