— Брат, сделай одолжение, замолчи, пожалуйста.
Лохматый? Но когда он зашёл? Почему я не заметил? Неужели я настолько увлёкся…
Он кладёт руку маме на плечо. Мама молчит, повесив голову.
— Зря ты так, брат, — говорит Лохматый. — Зря ты так.
— Что — считаешь, я неправ?! — да остановите же меня, кто-нибудь! Лохматый!
Он качает головой:
— Не во всём. Кроме того, ты выбрал неверное время и место. Впрочем… Возможно, это тоже часть… как бы сказать? Часть плана.
— Какого ещё плана?
Я сбит с толку. Но Лохматый — спасибо ему! — сумел меня остановить. Чёрт, как же стыдно. Был бы я родом из любимой братом Японии — сделал бы харакири. С другой стороны, всё это копилось во мне так долго… Семь долгих, кошмарно долгих лет. Может быть, и меня можно понять. А, брат?
— Мама, — Лохматый приседает перед ней на корточки и заглядывает в лицо. — Мама, ты знаешь, что, ты иди к папе сейчас. Оставь всё мне, я обо всём позабочусь. Ни о чём не волнуйся, ладно? Иди, собирайся. Завтра ехать.
Она кивает — всё так же молча, затем встаёт и выходит из комнаты, не проронив ни слова.
Чувствую себя оплёванным. Хотя, если подумать, плевал-то я. Вот уж точно: «не плюй в колодец…»
— Так что ты там говорил?
— Да, — Лохматый дьявольски серьёзен. Сто лет не видел его таким. — Слушай. С Соней не всё в порядке…
— Что ты сказал?!
Я вскакиваю и хватаю его за свитер.
— Что ты только что сказал?!
— Успокойся, брат. Я говорил с Котом…
— Что? Что?!
Всё. Мне окончательно сорвало крышу.
— С кем ты говорил?! Где?! Ты что — рехнулся там вконец?! — кричу я во всё горло. Однако Лохматый спокоен — прямо как мама до него. Вдруг он хватает меня за грудки и несильно встряхивает.
Да, конечно: хикки силачами не бывают. Но я, если подумать, такой же хикки, как он. Тем более, он застал меня врасплох.
— Уймись, или я тебя ударю, — говорит он ровным голосом. — У тебя истерика. Тебе, может, «Корвалола» накапать?
И что-то накатывает. Я расслабляюсь и повисаю пыльным мешком в его руках.
— Накапай…
— Хорошо, — кивает Лохматый. — Я сейчас, быстро.
Он уходит в «комнату девочек» (там у Кота хранилась домашняя аптечка, кроме того, со времён Сониной мигрени все домашние лекарства тоже «жили» там) и через минуту возвращается. В руках у него фарфоровая чашка с мультяшным медведем. Он протягивает её мне:
— Пей.
Я выпиваю горькую настойку одним глотком.
— Теперь слушай. Кот говорила очень недолго, через Соню. Сказала, времени мало. Соня потерялась в своём сне, но Кот выведет её оттуда. Она сказала мне, что мы должны ехать в Рубецкое. Все, включая тебя. Это важно. Она сказала, сейчас переломный момент… Собственно, это и так ясно. Сам видишь, сколько всего успело произойти за один день. Я думаю, всё это не просто так, начиная с появления Кота, и заканчивая смертью деда. И даже тем, что меня соседка не пустила, когда я пытался сбежать. Понимаешь, Матрица: Кот меня освободила. Я больше не хикки. Я теперь никто, просто тридцатичетырёхлетний человек без определённой цели; но это значит, брат, что я теперь могу посвятить себя чему и кому угодно. Понимаешь?
