Безумный сегодня денёк всё-таки, — правда, Кот? Наши дни здесь всегда протекали медленно и сонно, мы же никогда не считали ни часов, ни дней… Ну хорошо — я не считал. Стану говорить за себя, пожалуй. Так вот.
А тут… Столько всего успело произойти — просто не верится. А ведь ещё это письмо, из Рубецкого… Что в нём? И почему Сони так долго нет? Странно…
Эта кухня… Помню, у нас была большая кухня на Кутузовском. Я, правда, тогда я был мал; возможно, из-за этого она казалась мне такой огромной. Но — конечно же! — этот объём без труда скрадывался горами самолётного хлама. Останкинская кухня была уже поменьше, а эта, тушинская — вообще крохотная. Удивительно, как родителям удалось запихнуть самолётный хлам и сюда. Впрочем, у нас ведь нет обеденного стола, — вот и нашлось местечко. Но какая же всё-таки теснота…
Раньше я частенько думал: неужели они не понимают, что самолёт, даже один, в квартире построить невозможно? Тут и жить-то негде, и это при том, что у нас так мало вещей. А они — самолёт… В смысле, самолёты. Но, наверное, они об этом попросту не задумывались. А может, у них есть какой-нибудь гениальный план? Не могли же они и в прошлом быть настолько недальновидными.
Или же в глубине души они понимают, что это нереально, но страх перед свободой от мечты для них хуже всего на свете?
Да. Мечта тоже может обернуться несвободой. К мечте легко попасть в рабство, в зависимость, как к наркотикам, да так, что потом уже и помыслить себя невозможно без ежедневной дозы. Тебя, Кот, у них уже отобрали; если теперь отобрать и самолёты… Да выживут ли они вообще, или просто сломаются?
С другой стороны, эта их мечта — она же для них как раз то самое сокровенное. Вот ты, Кот, — выжила бы ты без своих путешествий? Без своей свободы? Свободна ли ты от своего Пути? Свободна ли ты от своей свободы, — или же ты такой же наркоман, как и они? Если мыслить таким образом, выходит, что я свободнее всех вас — у меня ведь ничего нет. Ни Пути, ни мечты. Вопрос, однако, в другом.
Вопрос в следующем: а нужна ли она человеку — такая свобода?
Даже у свободолюбивых цыган есть семьи. Даже бомжи норовят найти себе угол и назвать его своим, — хотя бы на время. Даже кошки, гуляющие сами по себе, и те привязываются к тому, кто их кормит.
Свобода — это когда нечего терять. Но, может быть, не так уж это и радостно — быть свободным? Может быть, каждому, — и даже тебе, Кот, — в душе всё же хочется, чтобы было, что терять? Кого терять? Потому что тогда есть люди, которых ты любишь. Места, которые тебе дороги. Может быть, дом…
