— Ну-ну, — снисходительно улыбаюсь. — Молодец, Лохматый. Главное, чтобы это было проявлением внезапно проснувшейся братской любви, а не шизой, подкравшейся незаметно.
— А чего сразу «шизой»? — обижается за брата Соня. — Ты вот, между прочим, никогда мне свою помощь не предлагал, а ведь ты тоже мой старший брат и вообще мужчина.
Да уж, на это мне ответить нечего. Но на моё счастье, из ванной, судя по звукам, вываливается Лохматый, и Соня убегает готовить чай для брата-героя.
Ну что, ура Лохматому, что ли.
О, а вот и он сам, лёгок на помине.
Лохматый стоит в проёме двери, опершись на косяк, и смотрит на меня… Как-то странно.
— Ты бы папин халат переодел всё-таки на что-нибудь потеплее, Лохматый. И поприличнее.
— А, точно! — он смеётся, но необычно: коротко, отрывисто, с каким-то полувсхлипом. Короче, не по-лохматовски. Совсем. Впрочем, знаю я одного человека, который так смеётся. Точнее, смеялся…
Всё верно: так смеялась Кот.
Лохматый уходит на балкон и какое-то время копается там, очевидно, в поисках подходящего облачения. И вот он, наконец, выходит: линялые голубые джинсы, которым лет тридцать, насмерть застиранная серая футболка, когда-то бывшая чёрной, и — фанфары! — красная клетчатая рубашка. Совсем как та, что любила таскать Кот. Собственно говоря, эту его рубашку она поначалу и таскала, и только потом купила свою.
Я не знаю, чего он хочет добиться, но весь этот спектакль меня почему-то очень раздражает.
— И что теперь? — спрашиваю, — Уйдёшь за ней?
— За кем? — удивляется Лохматый, но потом, догадавшись, улыбается. — Да нет, что ты. Куда мне.
— А что тогда?
— Да ничего. А что, нельзя?
— Что — нельзя? Что ты вообще хочешь всем этим показать? Доказать, что Кот и правда вернулась? Или как? Или ты действительно сошёл с ума?
— Запросто, — говорит он с улыбкой. — Так что ты уж за мной присматривай, ладно, брат? А то вдруг начну на людей бросаться или из окна выйти надумаю.
— Пфф, можно подумать, я смогу тебя остановить.
— Но ты же попытаешься, правда?
Нет, я решительно не понимаю, чего он…
Тут в комнату вбегает Соня — и застывает, как громом поражённая. Рубашка, соображаю я, это она на рубашку стойку сделала. Но — и это странно, — на её лице нет тех эмоций, что я видел утром. Она не расстроена, не шокирована. Она… рада?!
— Ой… Лохматый, эта рубашка…
— Да вот, попалась в ящике… — косит под дурачка Лохматый, но Соня «проглатывает» и это! И улыбается! Бог ты мой, Соня, я уже лет… Лет пять не видел твоей улыбки. Или больше. Подумать только… Ну а сам-то? Когда я улыбался в последний раз? Вот ведь… До чего же мы дожили. Мы перестали улыбаться. Перестали радоваться. Смеяться. И теперь, когда с Лохматым случилось это странное нечто, Соня «заразилась» им моментально, будто простуду от него подхватила. Раньше такой «магией» владела только Кот. Только она могла прийти и «улыбнуть» всех в радиусе десяти метров! Это было… невероятно. А теперь, выходит, и Лохматый так умеет?
