Но — неважно. Мне нужно выбраться отсюда, чёрт побери!
Дверей нигде нет, точнее, нет нужных мне дверей: всё-таки поезд — это не дом. Кроме того, здесь сидят люди, какие-то мрачно-сосредоточенные люди. Куда они едут? Зачем? Я спрашиваю у сидящего рядом мужчины, как остановить поезд. Он смотрит на меня поначалу равнодушно, но потом взгляд его проясняется. Он спрашивает меня, куда едет поезд, но я не знаю! Тогда он начинает опрашивать ближайших пассажиров, и я замечаю, что некоторые тоже «оживают», и начинают тревожно озираться, в то время как остальные остаются безучастны к происходящему.
Наконец кто-то предлагает дёрнуть стоп-кран. Предложение находит одобрение, и мгновение спустя я понимаю, что поезд остановился.
Тогда же в вагон входит некто в форме, видимо, проводник. Он кажется удивлённым. Я подхожу к нему и спрашиваю, куда едет поезд. Он отвечает мне, что поезд теперь уже никуда не едет, поезд стоит на месте.
— А куда вы хотите попасть?
Я хочу попасть назад. В город — вот куда.
— В город…
Он смотрит на меня озадаченно. Потом пожимает плечами:
— Долго же вам идти придётся.
И выходит в тамбур. Я и ещё несколько человек следуем за ним. Вообще говоря, похоже, что не мне одной надо в город. Дверь открывается, и я вижу снег.
Снег. А вокруг — зимний лес, притом совершенно непонятно, где мы. Рельсы утопают в снегу. Люди спрыгивают с подножки и сразу же увязают по колено в сугробах. Проводник говорит:
— Чтобы попасть в город, вам нужно идти по рельсам назад. Но идти очень далеко, я не уверен, что это вообще возможно…
Я не слушаю его, я прыгаю — и сразу же проваливаюсь в снег. Серо-коричневая громада поезда неподвижно стоит среди заснеженного леса. Люди бредут длинной вереницей туда, откуда мы только что приехали. Они постоянно спотыкаются, кто-то падает, кто-то пытается поддержать падающих. Я иду вслед за ними. Я понимаю: надеяться не на что.
Кроме того, на улице здорово холодно. Изо рта вырывается пар.
Я неловко ступаю, спотыкаюсь, кто-то подхватывает меня сзади и вновь ставит на ноги. Путь продолжается…
…и я просыпаюсь.
Здесь ещё не зима. Ноябрь. Каша, похоже, давно готова. Пора.
Разложив её по тарелкам, я беру большой поднос и водружаю тарелки на него. Теперь главное — донести всё это дело, не уронив по дороге, не то кто-то останется без еды.
В «мастерской» на удивление тихо. Родители что-то чертят: отец на своём кульмане, мама на своём.
— Папа, убирай чертежи, я поесть принесла.
