Вообще-то я чувствовал себя в относительной безопасности: впереди — Микитченко, сбоку — Евтодиенко, сзади, выше, — Дмитриев. Все хорошо подготовленные. Я был совершенно уверен, что если враг и появится, то первым его обнаружит кто-либо из них. Вот почему, когда показалась черная точка и стала быстро увеличиваться, я в первое мгновение даже и не подумал, что это враг. Но тут же как будто током ударило, дернул вверх машину, покачал крыльями, а потом повернул на точку, дал пушечную очередь.
Этим я дал сигнал: справа, выше, — цель. В шлемофоне голос Микитченко: «Вижу». Убрав газ, занял свое место в строю. Что будет дальше? Точка уже превратилась в «Фокке-Вульф-189». «Рама». Любопытная машина. Слишком много было связано с ней всевозможных неприятностей.
Итак — «рама». Экипаж — три человека, скорость — до 300 километров. Хорошее вооружение. Обыкновенный самолет-разведчик. Кажется, ничего страшного нет, но, наслышанные о нем, все осторожны. Группой идем на сближение, мое внимание на ведущем. Он — меч, я — щит. А то, что произошло потом, вряд ли можно назвать воздушным боем в полном смысле этого слова. Атаковал первым Микитченко, затем — Дмитриев, за ними устремились остальные, и все спешили открыть огонь, каждый хотел сбить «раму». Только мои гашетки бездействовали: стерег ведущего, не решался отвлекаться. Тем более что не знал, как воспринята моя очередь, не был ли нарушен какой-то замысел, не поспешил ли я. И вдруг четко вижу: «рама» круто накреняется и, спирально разматывая густой шлейф дыма, идет вниз и взрывается.
Какое-то удивительное радостное чувство охватывает меня. Было в нем что-то общее с тем, что я испытывал когда-то мальчишкой, впервые поймав с отцом большого осетра. И вот первая боевая радость…
На земле майор Мелентьев поздравил капитана Дмитриева с открытием боевого счета полка в новом составе. «Рама» была сбита им. Дмитриев, принимая поздравления, ответил, что все произошло благодаря умелым действиям ведомых. Мы приняли это, как говорится, за чистую монету. Нас все расспрашивали о подробностях боя, о том, кто и как стрелял. Мы охотно рассказывали, пока Дмитриев не отозвал нас в сторону:
— К вашему сведению, — сказал он жестко, — мы тоже могли понести потери.
— Как так? — вырвалось у сержанта Кузнецова.
— А кто-нибудь подумал, что «рама» могла быть просто приманкой? Все скопом бросились, а если бы сзади оказались «мессершмитты»? Вот идите и думайте.
На нас как будто вылили ушат холодной воды, даже Микитченко перед доводами бывалого фронтовика сник, не говоря уж обо мне, Евтодиенко, Кузнецове. Нам нечего было ответить на эти слова, и мы чувствовали себя прескверно. Каждый тысячу раз обдумывал все подробности боя. Мне сначала казалось, что винить себя особенно нельзя: я все-таки прикрывал ведущего. Да, это так, но ведь о «мессерах» я тоже не думал. В общем, первый блин хоть и испекли, но получился он все-таки комом.
