Мало просто жить долго. Душа, год от года мудрея, постигает смысл своего начала и своего конца, находит ответ на подаренную ей свыше жизнь. За годы я многое передумала и не раз порывалась все записать, сохранить на бумаге свою историю. Я мысленно ворошила страницы и задавалась вопросом: где я была бы сейчас, если б то, что случилось и стало далеким прошлым, можно было бы переиначить? А с тех пор как умер мой муж, я думала об этом почти постоянно. Они не позволяли мне лететь обратно, поэтому в самолете, в воздухе Атлантики, я заново перебрала главы и прожила те годы жизни, которые и перенесли меня из Вест-Райдинга в Новый Свет и обратно.
Этот дневник попадет в архивы Вест-Шарлэнда только после моей смерти, и ни днем раньше. Возможно, кто-то полистает его с интересом, и мой опыт его чему-то научит. Да уж, страшно вспомнить, сколько тайн сокрыто в нашей деревне, а ведь в них и разгадка того, почему здесь до сих пор не было памятника тем, кого забрала война.
Но довольно. Извечная церемония начинается. Духовой оркестр плавно бредет с холма, обрастая толпой – точно так же, как это было тогда, тем последним летом одна тысяча девятьсот четырнадцатого… Какими же доверчивыми, глупыми, невинными мы тогда были! Едва ли кто-то из нас догадывался, какие страдания ждут нас впереди…
Часть 1. Два золотых лета
>Йоркшир, 1913–1914
Сложи свои заботы в старый походный рюкзак и улыбайся, улыбайся, улыбайся.
Джордж Асаф[3], 1915
Это был обычный, ничем не примечательный день в Йоркшире посредине лета, но он навсегда переменил их жизни. Молодежь семейства Бартли занималась привычными делами: в субботу спели в хоре, хоть жара стояла и утром; напоили лошадей, которые ждали, когда же их переведут в тень у зарослей бузины на пастбище позади кузницы. Ньютон и Фрэнкланд, чьи широкие плечи загорели так, что больше походили на кожаные башмаки, качали воду из колодца в жестяной бак на заднем дворе, чтобы отец смог принять ванну. Ему пора было готовиться к занятию по Библии в воскресной школе, а Эйса Бартли очень не любил прикасаться к Священной Книге грубыми руками кузнеца.
Сельма, младшая его дочь, как обычно, обходила деревенские лавки с материнской ивовой корзинкой: обрезки для холодца от Стэна, мясника; щепотка соды для омовения в понедельник от миссис Маршбенк из «Ко-опа». Остановилась поболтать с соседями, благо их рабочий день на текстильной фабрике подходил к концу, и подобрала уже читанный кем-то номер местной «Газетт». Этот день был один из самых жарких за все лето. Дома стояли раскрытыми нараспашку, в дверных проемах покачивались, обдуваемые легким ветерком, ленточки с бусинами для отпугивания мух; на окнах развешено постельное белье, чтобы солнечный жар получше выбелил его, а в тени расставлены табуреты и скамеечки, чтобы проходящие мимо соседи успели обронить крошки свежих сплетен. Собаки, высунув языки, пыхтели в тени, а Джезабель, кошка с кузницы, лениво вытянулась у ограды.
