Было воскресенье. Ответственный работник заканчивал не менее ответственный доклад, с которым он должен выступить послезавтра на собрании одной из общественных организаций предприятия, где работал. Тема предстоящего выступления была исключительно важной. Она касалась тех многочисленных преобразований и перемен, которые проводились в последнее время во многих сферах жизни страны и самым непосредственным образом влияли на жизнь и работу его родного коллектива.
Насколько же серьезна была тема доклада, можно было судить уже по тому, что на десятке плотно исписанных листов довольно часто употреблялись такие соответствующие духу времени слова, как «гласность», «демократизация», «хозрасчет» и «перестройка». И, кстати говоря, последнее слово мелькало гораздо чаще других, ну а точнее, не меньше тринадцати раз…
Хозяин квартиры несколько раз затянулся дымом, рассеянно разглядывая белые с красными розами и еще какими-то голубыми цветами занавески окна. Затем, опустившись за стол, взял авторучку и принялся вчитываться в последнюю фразу, оставленную неоконченной и обрывавшуюся словами: «…носили принципиальный характер, способствовали принятию конкретных решений…». После слова «решений» стояла запятая. Хмуря лоб и напрягая память, он постарался припомнить, что же хотел написать дальше и как закончить предложение, но не смог… Перед глазами, как на экране телевизора, стояла загорелая скуластая физиономия странного посетителя. Его большие жилистые руки с толстыми крепкими пальцами то и дело разворачивали красную тряпку.
Ответственный работник попытался стряхнуть с себя наплывшие видения, снова поймал глазами последнюю фразу и… снова услышал в коридоре короткий и осторожный звонок.
Мысли все разом спутались в его голове, а внутри начала подниматься волна негодования. Это уже было явным нахальством, если не сказать больше.
Бросив окурок в пасть пепельницы-собаки, он решительным шагом направился в коридор, вновь ожидая увидеть клетчатого здоровяка, и, щелкнув замком, энергично распахнул дверь.
На лестничной площадке вместо парня в кепке оказался мужчина неопределенного возраста. Неопределенного, между тридцатью пятью и пятьюдесятью годами. В темно-синем в полоску костюме, тоже какого-то старомодного покроя, в круглых очечках с тонкой черной оправой и маленькими темными усиками на верхней губе. Его черные и прямые волосы разделял ровный, почти посередине головы, пробор, придававший всему облику человека вид натурального чиновника, только что сошедшего с экрана какого-то давнишнего фильма. В руке посетитель держал довольно потертый и порядком разбухший портфель.
