Стемнело. В ночном воздухе за версту слышался плеск волн на нашем озере. А за озером уже мелькают огоньки местечка. Еще пройти лес на берегу — и считай что дома.
Но впереди самое неприятное место. Посреди леса, на повороте дороги, врыт большой крест. Давным-давно здесь ночью убили богатого торговца. Даже когда днем идешь мимо, и то делается не по себе. А теперь ночь. От любого шороха — листья ли шелохнутся, сучок ли хрустнет — вздрагиваешь, оглядываешься в тревоге: не разбойник ли притаился в кустах? Дуновение ветерка — и уже прислушиваешься напряженно: что это, не застонал ли кто? Я не шел, а крался посередине дороги, до боли сжав в руке свою верную дубинку.
Послышалось негромкое позвякивание, а вскоре на дороги блеснул свет фонаря. Я облегченно вздохнул: это проезжала пароконная почтовая коляска.
Пока звякал веселый колокольчик, я на рысях проскочил страшное место. И вот уже Янова горка, под ней раскинулось местечко.
Сердце у меня бешено колотилось, когда я постучал в нашу дверь. Сначала все было тихо. Потом чиркнула спичка, сквозь скважину замка блеснул свет. Дверь отворилась.
Мать радостно вскрикнула. Я бросился в ее объятия.
Вскоре возвратился из Пскова и Август. В ближайшее воскресенье решено было идти по орехи. И мы трое — брат, Август и я — собирали ребят.
Орешник верстах в десяти от дома. Не близко, зато орехов полно. Правда, охотников пощелкать орешки там подстерегали немалые опасности: баронский лесник и вреднейшие мальчишки из соседнего поместья. Поэтому отправляться туда можно было только ватагой. Ребята требовались бойкие и смелые, такие, которые и по деревьям лазать умеют, и при случае могут постоять за себя и за товарищей.
В субботу после обеда решили собраться на Яновой горке в гравийном карьере и обо всем договориться. Мы трое пришли задолго до назначенного времени. Уселись в ожидании на краю обрыва, свесив босые ноги.
— Смотрите, «Гоп, ребята» идет! — Август показал рукой на густые заросли ольшаника.
И верно, оттуда вынырнул Сипол, самый отчаянный и сильный из ребят. Жилось ему несладко: отец, сезонный рабочий, не имел постоянного заработка. Вот и привык Сипол к лишениям, закалился, не ныл, не жаловался, а все больше с шуткой, с насмешкой.
— Гоп, ребята! — выкрикнул Сипол, по своему обыкновению, и в знак приветствия швырнул камнем в стенку карьера точно под нашими ногами, обрушив вниз целый поток мелкого гравия.
Подбежал к обрыву, крикнул, заприметив кого-то в кустах:
