Поспешно отвел взгляд и стал рассматривать остров, озеро, сваи старого моста, который строили еще во времена шведского господства. Сваи начинались здесь, у острова, а кончались в зарослях камыша, на том берегу озера, где находился наш мальчишечий пляж. Очень удобно! Не умеешь как следует плавать или устал — пожалуйста, цепляйся за сваю.
А что там, на Храмовой горке? На опушке леса, у скалы, я приметил брата и Августа. Отсюда они казались маленькими, ну прямо букашки. Оба несли на плечах удочки; мою, наверное, тоже… Я вспомнил про сломанный нож, и снова спазма перехватила горло.
Рыбаки, так ни разу и не посмотрев в мою сторону, бодро шагали по заливному лугу. Вот они прошли заболоченное место, вот идут по колено в темно-зеленой траве. Нагибаются, срывают что-то. Наверное, сочный щавель.
Наверху было не так уж плохо. Я обсох на теплом ветру, солнышко приятно пригревало. Но все отравляла мысль о сломанном ноже. Сколько можно здесь сидеть? Ну, до вечера. Ну, до завтрашнего утра. А потом? Как я посмотрю Августу в глаза?
Тем временем брат с Августом подошли к пустынному мальчишечьему пляжу; купальный сезон еще не начался. Остановились, повернулись лицом ко мне. Нет-нет, меня им все равно не увидеть: я присел на корточки за уцелевшей бойницей.
Август плюхнулся на песок, стал раздеваться. Что он собирается делать? Вот разбежался, кинулся в воду. Выбрасывая попеременно то одну, то другую руку, он быстро двигался вперед.
Все ясно — Август плывет сюда, на остров. Я заметался по узкой, усыпанной известковым крошевом площадке. Остаться здесь? Или бежать? Но куда? И как? Ведь стоит только глянуть вниз — и от страха сразу начинает стучать в висках.
Вот уже Август приблизился к берегу острова, густо поросшему камышом. Раздвигая высокие стебли, вышел из воды. Единственная надежда, что он меня не заметит. Я припал к камню. Говорят, страус, когда не может убежать от преследования, сует голову под крыло. Вот так и я. Закрыл глаза и стал прислушиваться с бьющимся сердцем. Шаги Августа неумолимо приближались к развалинам. Наконец высоко в воздухе просвистел камень, послышался окрик:
— Эй, слезай оттуда, баранья башка!
В голосе не было злости. Но я лежал не шелохнувшись: стыдно!
Снова просвистел камень, и раздалось:
— Все равно я тебя вижу, брось прятаться! Вон ты, за бойницей!.. Слезай же, дурачок! Твои штаны и рубаха обойдутся матери дороже, чем мой нож.
А если правда отдать ему за нож штаны и рубаху? Но не могу же я идти отсюда голым! Тогда так: дойти до дому и уж там отдать.
