Вышла из машины, и Шадов шагнул мне навстречу. Братья с интересом наблюдали за нами, стоя поодаль.
— Как она? — по-настоящему взволнованно спросил Владимир Степанович, вглядываясь через мое плечо в недра салона.
— Жива и здорова! — ответила ему так же тихо. — Продолжайте играть роль скорбящего родителя.
Я поддержала его под локти, будто опасаясь, что подкосятся отцовские ноги от душераздирающего зрелища. Но Шадов не мог даже играть слабость, настолько она была противна его натуре.
— Эти ублюдки рассказали мне все, включая свои планы на будущее. — Голос его дрожал искренним чувством, не приличествующим, правда, моменту. — Как вы были правы, Татьяна Александровна, а я ведь глупость имел сомневаться в ваших словах!
— Умоляю, держите себя в руках! — воскликнула я жалостно и во всеуслышанье, уступая ему дорогу.
— Не беспокойтесь! — буркнул он через плечо, открывая дверь к Наталье.
Он достал из машины бесчувственное тело дочери, обращаясь с ней, как с драгоценностью. Впрочем, как с драгоценностью достаточно тяжелой. Видно было, что ему тяжело ворочать ее в тесноте салона. Борис сунулся было помочь, но, отпрянув, чуть не упал от грозного генеральского рыка:
— Руки прочь, подонок!
Тот отошел в сторону, пожав плечами.
На этаж Наташу отец поднял сам. Я шла сзади, между ним и братьями, на всякий случай страхуя его от них, хоть это и было лишним. Пинком отворив незапертую дверь, внес ношу в дом, просипев, не оглядываясь:
— Входите, Татьяна Александровна!
Братья вдруг настолько заторопились, что даже попытались потеснить меня на пороге, но позиций своих я не сдала, немного задержала даже их в прихожей.
В комнату мы попали, когда Наташа уже лежала на старинного вида тахте, покрытой длинноворсным ковром.
— Как она… — начал было Андрей.
— Молчи! — тихо пророкотал Шадов, бросив на него термоядерный взгляд.
Лицо его было багровым от восхождения по лестнице и волнений, и я опять стала волноваться за его гипертонию.
— Стой и молчи! — вздохнул Владимир Степанович. — Пока я тебя с лестницы не спустил!
Борис, зная, видно, нрав тестя лучше брата, молчал в тряпочку. Стоял и часто моргал выпученными глазами.
Стало тихо. И тихо было долго. И я уже вовсю принялась думать, как быть дальше, нельзя же было до бесконечности стоять вот так вот, вокруг ложа спящей красавицы! Но делу помог случай.
— Подушку! — пролепетал Борис.
Пока еще тесть глянул на него вопросительно и грозно.
— Подушку, под голову!
И получил разрешение:
