— Как тебе сказать… Петр Губченко, которого вы так неосмотрительно избили, является чемпионом страны по боксу. Думаешь, из-за его убийства менты не станут рыть носом землю, пока до вас, козлов, не докопаются? Да и я с ментами в паре работаю, мое убийство они воспримут как плевок на их погоны. Так что вы сначала покумекайте.
Чистяков отошел куда-то в глубь помещения и через пару минут вернулся со стаканом, наполненным какой-то коричневой жидкостью, видимо, коньяком.
— Выпить хочешь? — поднес он его прямо к моему рту.
Я плюнула в стакан и сказала:
— Пила уже вчера с вами. Хватит.
Он выплеснул жидкость на лежащего Петра и заявил:
— Похоже, ты права. Убивать вас — себе дороже обойдется. Значит, займемся этим твоим чемпионом.
Чистяков хмыкнул и посмотрел на Петра, который начал шевелиться.
— А я-то думал, почему это ребятишки так долго не могли с ним справиться, Витька вон вообще вырубил… Ладно, чтобы мужик и дальше мог боксировать во славу родины, но при этом не болтал о том, что видел и слышал, сейчас Коля отрежет ему язык. Потом еще чего-нибудь…
Андрей глумливо хихикнул:
— Вот это, Танюша, тебя уж точно разговорит, и при этом все будут живы и относительно здоровы. Коля!
Коля Якорь, который все это время безуспешно поливал своего кореша водой, бил по щекам и совершал еще какие-то манипуляции, подошел к начальнику:
— Чего, Андрей Палыч?
Чистяков ткнул пальцем в сторону Петра и спросил:
— Хочешь этому мудаку отомстить за свой «фонарь» и за Витька?
— Спрашиваете тоже, — обиженно промычал амбал.
— Сможешь ему язык отрезать?
Коля задумчиво подвигал челюстью и сказал:
— Да я ему не только язык, была б моя воля…
Андрей глянул насмешливо на меня и заметил:
— Может, придется и не только язык. Все будет зависеть от нашей лучшей подруги Татьяны. Верно, Танюш?
— Скотина, — презрительно процедила я сквозь зубы.
Чистяков притворно изумился:
— Вот человеческая неблагодарность! Мы ей, понимаешь, жизнь, честь и здоровье сохраняем, а она еще нас непарламентскими выражениями кроет.
Он властно кивнул Коле Якорю:
— Можешь приступать, Николай! Только я тебе не помощник, меня мутит от вида крови…
— Экий вы, господин, циник и при этом баба, — с еще большим презрением в голосе сказала я. — Прекращайте этот гнусный балаган, отдам я вам кассету. Пусть подонок Алексеевский — ваш шеф, не так ли? — ее сожрет и всю оставшуюся жизнь — а осталось ему немного — будет какать пленкой.
Чистяков даже приоткрыл рот от моей неожиданной тирады:
