гончарную посуду, русских уважал, и если бы казанцы не запретили торговать с ними, ходил бы туда и до сих пор отец Тугейки.
Изим выслушал сына и немедля пошел за ним в сарай. Девушка за это время напоила раненого отваром, накормила сыром и уложила на лубяную подстилку.
Молча Изим осмотрел мужчину, снял с него сапоги — правая нога распухла и посинела. Изим сказал по-русски «Терпи, казак» и взялся за ступню обеими руками. Слегка повернул ее в одну, в другую сторону, как бы пробуя, потом рванул. Ступня, хрустнув, встала на место. Мужик только скрипнул зубами, но не застонал. Изим покачал головой, сказал восхищенно:
■Нижний Базар — так марийцы называли Нижний Новгород.
— Ты богатырь, однако! Как зовут?
— Иван Рун,— прогудел раненый.
— Вятич?
— Русский. Московит.
— Как в лес попал?
— Шли на Казань. В сече у Суры разметаны были.
— За честность хвалю. Я бы, на твоем месте, скрыл.
— Лгать не приучен. Убьешь меня?
— Зачем бы тогда твою кривую ногу выпрямлять? Сейчас мы ее в лубки завяжем, до осени хромой будешь. Лежать пока будешь здесь. Потом посмотрим.
— Коня сбереги.
— Девка сохранит. Она около тебя жить будет.
— Спасибо.
Изим ничего не ответил, что-то сказал по-своему и ушел. Девка сначала чем-то обмазала ногу густо. Не то глиной, не то снадобьем. Сильно вонючим. Потом обмотала тряпками, обложила мхом, завернула в дубовый твердый лубок, перетянула крепко-накрепко веревками. Боль сразу утихла, и Иван Рун уснул...
Томительно потянулись дни. Сгоряча Иван болей не почувствовал. Но на второй день понял, что побит конем крепко. Болели кости в руках, ломило поясницу. Раны и царапины гноились, вывихнутая нога сначала непрестанно ныла. Так пролежал пластом более месяца. Потом начал садиться. Девка соорудила в сарае нары и спала неподалеку. Она поила его, кормила, смазывала раны. Ухаживала за конем. Ночью отпускала его на траву. Часто приходил Тугейка к Ивану, и от нечего делать принимались они учить язык. Рун клал руку на лоб, произносил:
— Го-ло-ва.
— Вуй,— произносил Тугейка.
— Это нос.
— Нер,— говорил Тугейка.
— Нога.
— Иол, по-нашему.
— Палец.
— Парня.
Пампалче слушала и тоже вслед за мужиками шевелила губами.
А однажды, когда остались они вдвоем, вдруг впервые заговорила:
— Твоя баба есть? В Москве?
