Потому ли, что мы перед этим столько времени блуждали, потому ли, что во всей обстановке этой комнаты было что-то строгое, но мы с Лёвой оба одинаково смутились, не сразу сообразили, куда именно нас усаживают, и наконец, стараясь помочь друг другу, довольно сбивчиво принялись объяснять цель своего прихода. Лидия Николаевна, маленькая, хрупкая, слушала и молча изучала нас пристальным взглядом. Выслушав до конца, она ещё немного помолчала, потом глухо, словно через силу, вымолвила:
— Трудно мне это будет… мне тяжело говорить об этом. И гибель Зои и гибель моего сына — всё это так тесно связано и так больно. Боюсь, ничего не выйдет.
Лёва побледнел и попытался встать.
— Вы извините нас, — тихо сказал он. — Конечно, если так, то не надо… мы не знали…
— Погодите, — остановила Лидия Николаевна, кивнув ему, чтобы он опять сел.
Мы молчали, как мне показалось, очень долго.
— Надо пойти, — вдруг сказал старик. — По-моему, надо пойти.
— Я понимаю, — негромко ответила дочь.
Они разговаривали так, словно нас с Лёвой не было в комнате.
— Я понимаю, я же сама учительница. Но, боюсь, плохо получится.
— Хорошо получится. Расскажи про девочку и про Володю расскажи… и всё будет, как надо, — твёрдо закончил он.
Лидия Николаевна встала и вышла из комнаты.
— Тоскует, — сказал её отец, внимательно глядя на расстроенного Лёву. — Сколько времени прошло, а не утихает — болит. Внук погиб вскоре после Зои, по Зоиному призыву пошёл… — Он несколько секунд смотрел на портрет. — Вот я переехал к ней, младшего внучонка привёз, чтоб ей было не так одиноко. Тесно, конечно, а всё же лучше вместе…
В эту минуту вернулась Лидия Николаевна с каким-то пакетом в руках. Сдвинув в сторону пачку тетрадей, она положила пакет на стол, развернула и достала большую групповую фотографию.
— Вот, — сказала она: — это выпуск четвёртого класса, в котором училась Зоя. Вот она, видите? А это брат её, Шура. А это Зоина тетрадь — посмотрите, какая чистая: ни одной помарки. А это моего Володи тетрадь… тут помарок сколько угодно… — Она улыбнулась сквозь слёзы.
Она показала нам всё, что было в пакете: школьные тетради Зои и Шуры Космодемьянских и Володи Юрьева, их детские рисунки, фотографии, и на прощанье сказала:
— Стало быть, в субботу, в семь часов вечера. Не волнуйтесь — приду, я ведь понимаю, что это нужно.
…Некоторое время мы шли молча.
— Лёва, — неуверенно заговорила я, — может быть напрасно мы её растревожили? Пожалуй, не нужно было просить…
