Так что изумленные чехи имели возможность наблюдать, как мы на протяжении долгого дня плясали на улице под своим балконом дикий танец, изо всех сил выколачивая пыль из огромных бархатных полотен — красных, желтых, синих, фиолетовых, зеленых. Мы выбивали их с потрясающей энергией и весьма шумно, набросив их на все, что попадалось под руку: фонарные столбы, здания, стены, перила. Ни один предмет окружающего пейзажа не был в безопасности, рискуя тоже стать объектом применения наших неистовых усилий. Закончили мы лишь к ночи. Вывесили бархатные драпировки проветриваться на балюстраду центральной лестницы, невзначай вернув дому часть того великолепия, какое он, вероятно, обретал в праздничные дни в прошлом, и взобрались по ступенькам обратно в нашу квартиру, ставшую голой без этих изысканных тканей.
Мебель угрюмо взирала на нас, голая и неприглядная. Покинув квартиру, мы отправились на поиски ужина и вина и пили и смеялись вместе — до тех пор, пока еще могли держаться на ногах, а потом, шатаясь, на рассвете вернулись к великолепным развалинам бывшего дворца на Сокольской, 21.
Именно в процессе прилюдной расправы с драпировками в нашей жизни впервые появилась Бланка — морщинистая старая женщина с аккуратно уложенными крашеными волосами, уборщица и доверенное лицо мадам Моксари. Она жила в еще более ветхом здании на противоположной стороне все той же Сокольской улицы. Позже она рассказала нам, с каким ужасом наблюдала за тем, как двое незнакомцев уничтожают имущество ее прежней хозяйки под окнами собственной квартиры последней.
Бланка сочла, что наши наглые действия требуют ее немедленного вмешательства, и, несмотря на то что не отличалась крупным телосложением, бесстрашно и свирепо, не испугавшись юных нахалов, направилась к нам, желая, чтоб наше бесстыдное поведение не осталось безнаказанным. Когда она, пылая жаждой мести, возникла перед нами с намерением нас поколотить, мы как раз стаскивали последнюю из драпировок вниз по лестнице дома. Неожиданного и умелого удара по голени оказалось достаточно, чтобы вывести Эрика из строя, а я в ужасе умолк, глядя на разгневанную чешку, преградившую мне дорогу.
В конце концов нам удалось ее успокоить. Мы повторяли наши объяснения сначала по-английски, затем на ломаном немецком, причем Эрик все это время растирал покалеченную лодыжку, а я делал все возможное, чтобы умиротворить неожиданно напавшую на нас женщину усвоенными кое-как ласковыми фразами из чешского разговорника.
