, который был вырезан и отложен много веков назад…»
Прабир подошел к Мадхузре и дотронулся до ее руки.
— Привет, Мадди.
Она повернулась к нему, бесстрастно улыбаясь.
— Привет.
Ее подруги тоже улыбались, но явно чувствовали себя неудобно.
— Это Дебора и Лайла, — сказала Мадхузре. — А это мой брат Прабир, который едва избежал того, чтобы стать одним из образцов, которые Сели извлекает из желудков. Прабир приветственно кивнул — у них у всех были в руках тарелки и пытаться пожать им руки было бы весьма неудобно.
— Как движется твоя работа? — спросил он Мадхузре.
— Хорошо, хорошо, — вежливо ответила та. — Мы собрали множество данных: поведенческих, анатомических, ДНК. Выводов пока никаких нет, но мы все это публикуем в сети, так что каждый, кто хочет, может ознакомиться с ними.
— Правда? Надо будет сказать об этом Феликсу.
Мадхузре нахмурилась.
— Не кажется ли тебе, он уже знает, что можно следить за всем прямо из Торонто? Я бы подумала, что любому очевидно, как легко и удобно можно это осуществить.
Прабир был поражен ее самообладанием. Намек оказался не самым изящным, но она не позволила ни малейшему проявлению гнева испортить ее послание: ни вспышки в глазах, ни напряжения в голосе.
— Не знаю, — сказал он. — Надо будет спросить его.
Мадхузре взглянула на часы.
— Ты можешь сделать это сейчас. Самое удачное время, чтобы застать его.
— Ага. Спасибо. Отличная идея.
Прабир вновь кивнул ее подругам и отвернулся. Все время, пока он искал место, где можно было бы встать и закончить трапезу в одиночестве, его не покидало чувство огромного облегчения. Он сделал, то, что он сделал, а она сказала ему, что думает на этот счет, и все это прошло и не имело больше никакого значения. Он подорвал ее чувство собственного достоинства не более, чем те неловкие родители, которые неожиданно появляются с забытым завтраком, упакованным в коробку, и заставляют шестиклассников корчиться в пароксизме унижения. И, в отличие от школьников, большинство коллег Мадхузре явно больше сочувствовали тому, какой крест ей приходится нести по жизни, чем насмехались над этим.
Несмотря на то, что Прабир сам едва не погиб, он видел, что Мадхузре будет здесь в безопасности — теперь за ней приглядывало раз в десять больше народа, чем обычно. Завтра утром они с Грант должны будут уехать; возмущение Мадхузре испарится за день-два, и, когда они снова встретятся в Торонто, она пхнет его в плечо и, рассмеявшись, без злобы, обзовет засранцем, и вся история навсегда превратится в шутку.
