— Но ведь Матвеев был послом, а Диаманди?
— И Диаманди посол, или, вернее, посланник, но в данном случае это неважно.
— Нет, он не посланник, по крайней мере для Ленина и его правительства.
— Это по какой же такой причине?
— Не совершен акт признания, а вслед за этим и акт аккредитации, кстати, тот самый, который совершил лорд Унтворт и без которого посланник не является посланником.
— Если не посланником, то кем? — спросил Илья.
— Частным лицом, — ответил Николай и неожиданно осекся: это же слова Ленина! Да, именно так назвал Диаманди Ленин и, очевидно, так назовет сегодня, встретившись с дипломатами: «частным лицом». Значит, он, Репнин, встал на точку зрения Ленина в споре с братом. Это было для Репнина открытием, открытием чрезвычайным. Сказал бы об этом брат с той злой медлительностью, на которую был мастер, это не произвело бы на Репнина такого впечатления, как то, что это открытие сделал он сам.
Илья пошел к двери.
— Прости меня, брат, но когда ты не прав, стараешься увлечь меня в темный лес юриспруденции — в лесу есть убитые и нет убийц…
— Для меня этот лес не темнее, чем для тебя, — сказал Николай примирительно, это было в его характере: в минуту, когда разговор предельно накалялся, он умел ослабить его. — Не темнее, чем для тебя! — повторил Николай, но Ильи и след простыл.
Репнин отпустил автомобиль в Леонтьевском переулке. До приема оставалось минут пятнадцать. Впереди уже обозначились характерные контуры смольнинского фасада, когда мимо прошумели длинные лимузины дипломатов. Автомобили шли стремительно, и флаги держались над радиаторами, как накрахмаленные, замедли скорость, материя обвиснет и упадет. Опытный глаз Репнина отметил привычные цвета. Красно-бело-синий — французский. Белый с ярко-красным солнцем — японский. Звездно-полосатый — американский. Зеленый с глобусом в центре — бразильский. Красный, перепоясанный желтым кушаком — испанский. А потом замелькали звезды, кресты, круги… И Репнин подумал: национальные флаги, как и звуки национального гимна, в сущности, условны, но тогда почему же они так тревожат сердце? А поток автомобилей все проносился мимо Репнина, не автомобили, а снаряды — кто-то невидимый обстреливал Смольный институт из своей «Большой Берты». Чем, однако, закончится сегодня этот обстрел?
Репнин был у парадного подъезда Смольного, когда дипломаты, выбравшись из автомобилей, старательно торили тропы к дуайену, который по сему случаю поднялся на парадное крыльцо, чтобы быть заметнее. Сказывалась близость реки — здесь было холоднее, чем в городе. Тяжелая шапка Френсиса скрывала лоб, воротник был поднят, и глаза едва обнаруживались.
