- Следуй за мной, Каролла, - крепко держа меня за руку, говорила Мария. - И не пытайся бежать, мы здесь будто в ловушке. Площадь обнесена оградой, а на выходе стоит охрана. Не говоря уже о конвоирах.
Я сглотнула и оглянулась. Продавцы стал понемногу отставать от нас, предлагая свои товары другим.
- Что это за место? – спросила я, взглянув на девушку.
- Это Нижний Рынок, - тихо сказала Мария, держа меня за руку. – Сюда попадают все без исключения.
- А есть еще и Верхний? – посмотрела я на нее, а потом изумленно добавила: - То есть как... все?!
Мария не утруждала себя объяснениями. Она была логична, немногословна и рассудительна.
- Да, есть Верхний Рынок, - коротко бросила она. – Как только прибудет Вальтер, он решит, что с тобой делать, - добавила она, не глядя на меня, а я сглотнула.
- Он должен вернуться через пару дней. У него дела, - продолжила она. - А пока ты на моем попечении.
Я посчитала за лучшее никак не прореагировать на ее слова, лелея мысли о побеге.
Я предполагала, что смогу убежать, как только меня вновь выведут на улицу, рассчитывала и строила планы, как буду добираться до дома, но даже саму мысль о побеге у меня выбили из-под ног в один миг. Когда на следующий день Мария завила, что Вальтер запретил мне выходить на Рынок, пока он не приедет.
И надежда стремительно растаяла, даже не успев созреть в моем сознании.
Но все те дни, что я, сидя в освещенном лишь тусклым дневным светом, проникавшим сквозь маленькое оконце, помещении с голыми стенами, ожидала возвращения того, кто должен был решить мою судьбу, я ни на мгновение не отпускала мысли, что мне все же удастся бежать. Пусть даже после приезда Вальтера.
Расспрашивать Марию, которая заходила проведать меня каждый день, о том, что со мной будет после приезда ее начальника, я не считала нужным, так как была уверена, что ни о чем узнать мне не удастся до тех пор, пока мне сами не решат обо всем рассказать.
А решили, или точнее, разрешили, это сделать уже после того, как меня навестил сам Вальтер.
Тот, по чьей милости я здесь и находилась.
Это потом я поняла, что если бы не он, то кто-нибудь другой. А тогда я, даже не будучи с ним знакомой, питала к этому человеку злость, смешанную с презрением.
Он ввалился в мою комнатку, которую я мысленно нарекла тюремной камерой, поздно вечером через четыре дня после моего похищения, когда мое тело отпустила тупая боль, оставляя после себя лишь синяки с запекшейся кровью, рассеченную бровь, растерзанную зубами губу и ссадины на лице.
