Он, скорее почувствовал, чем услышал, как незваный гость хмыкнул, и улыбка растянула его губы.
Отстранившись от девчонки лишь на пару сантиметров, не оборачиваясь к нему, проговорил, обращаясь к ней:
- Видишь, что мы наделали, - губы его вновь дрогнули, уголки приподнялись, пальцы коснулись ее щеки, - разозлили твоего хозяина-тирана. Как думаешь, он простит нам это, конфетка?
Конфетка, твою мать?!
На скулах Штефана заходили желваки, глаза превратились в льдинки.
- Убери от нее руки, - жестко повторил Князь, по-прежнему тихо, но отчетливо.
А гость, будто не обращал на него внимания.
- Да, ты права, крошка, - вновь ухмыльнулся он. - Тиран, он и есть тиран...
- Убери от нее руки, Вийар! – больше не сдерживаясь, выкрикнул Штефан, едва удерживая себя на месте.
Еще одно слово, неправильное слово, неверный жест, уничижительный взгляд... И все будет решено. Здесь и сейчас. Штефан ощущал в себе это дикое, первобытное, разъедающее его изнутри желание крови.
Тот обернулся к нему полубоком, на лице его мелькнула легкая саркастическая усмешка. Князь поджал губы, чувствуя, как ярость заполняет все внутри его зияющей пустоты. Бесконтрольная, чистая, черная ярость. Такая же яркая, как взрыв, сокрушительная, как удар под дых, ослепляющая, как вспышка молнии.
Никто, кроме него, не смеет касаться ее. Никто, никогда. Никого из его рабынь. А ее – особенно!
Он сам еще не до конца выяснил, кто она есть на самом деле. А Вийар... он посмел, осмелился, рискнул!
- Тише, тише, Штефан, - улыбнувшись, проговорил он и, бросив на девушку, нерешительно застывшую у стены, следившую за всем происходящим в немом молчании, плотоядный взгляд, сказал: - Еще встретимся, конфетка. Ты будешь ждать встречи?
Та передернула плечами, поежилась, сжав руки в кулаки. Медленно, неуверенно, боязливо она перевела глаза на своего господина. И Штефана накрыло новой волной ярости, гнева и бешенства, смешанного, тем не менее, с первобытным возбуждением, с желанием обладания. Ею. Только ею.
Ее припухшие губы, слегка приоткрытые, широко распахнутые зеленые глаза, казавшиеся огромными на бледном личике, дрожащий подбородок и вздымавшаяся от частого дыхания грудь с выступавшими сквозь тонкую ткань рубахи сосками, - все это будило в нем животные инстинкты, о которых он будто забыл.
Казалось, он и не знал о них до того момента, когда увидел ее в лапах Карима Вийара, такую хрупкую, чувственную, вызывающе развратную, откровенную, желанную. Все в нем жаждало обладать ею. Почему? Почему она?! Почему не София, которая могла завести его с пол-оборота?! Что было в этой хрупкой, ни на что не годной девчонке, которая, казалось, вот-вот рассыплется, если он до нее дотронется.
