Ирина развернула очередное письмо, из которого выпал пожелтевший листок бумаги. «Давно написано», — подумала она. Почерк знакомый. Обращения в письме не было. «Я тебя прощаю, прощаю за Аню, но только ради твоих детей. Дай бог, чтобы их миновала участь моей сестры. Хорошо, что у тебя родилась дочь. Теперь ты посмотришь на некоторые вещи другими глазами и, возможно, кое-что поймешь. Дай ей бог счастья. Если тебя интересует моя жизнь, то я живу по-прежнему. Приезжать ко мне не надо, тем более что тебе сейчас не до этого. Можешь прислать фотографии детей…» Подписи под письмом не было, но почерк был знакомым. «Что за странное послание?» — подумала Ирина. Где-то недавно она уже видела эти буквы с наклоном влево. Опять стала перебирать письма. Точно, писала старая тетка матери из Москвы. Мама родилась в Москве, девичья фамилия ее была Голицына, и в семье часто прохаживались на тему ее аристократического происхождения. Это была фамилия бабушки, отца своего мама не знала, он умер очень давно, кажется, погиб на фронте. Брак их был гражданским. Мама сама, очевидно, ничего о нем не знала. Про тетку, сестру матери, иногда рассказывала. Тетя Вера помогала им, годы были трудные, голодные и военные. Была она одинока, замуж так и не вышла, как многие из ее поколения. Ирина припомнила, что тетка, по словам матери, была незаурядной женщиной, работала всю жизнь в библиотеке, писала вроде бы даже стихи, была необычайно умна и начитанна. Мама рассказывала, что она многому у нее научилась.
Что означает это странное письмо и кому оно адресовано? Вывод сделать было несложно. Кроме матери, писать тетка не могла никому. Отца она, похоже, никогда не видела. Листок совсем-совсем желтый, на сгибах перетерся, очевидно, читан был не раз. Что-то странное крылось за этим клочком бумаги.
И чем я только тут занимаюсь? Ей стало стыдно. Она оскорбилась за маму, за себя. Наверное, старая карга выжила из ума. С ними это бывает. Пересмотрела остальные письма. От тетки были в наличии только три поздравительные открытки, да и то скудные, без лишних сантиментов.
Ирина сложила письма обратно в сумку и задвинула ее туда, где она и лежала. Теткин листок забрала. Червяк сомнений проснулся в ней, и она чувствовала, что от любопытства не избавится. Разобрала свои вещи, принялась звонить подругам. Каникулы прошли быстро. Дома почти не бывала. Ездила с друзьями к ним на дачу, плескались в речке, жарили шашлыки. Вернувшись в город, ходила в гости. Ничего нового за эти два года тут не произошло. Еще одна подруга вышла замуж. Поговорили, рассказала о себе. В основном новостей ждали от нее. Девочки смотрели на Ирину с некоторой ущербностью провинциалок, им казалось, что в Москве, где жила Ирина, кипит настоящая жизнь, постоянно происходит нечто невероятное и интересное, они ждали от Ирины рассказов о сногсшибательных знакомствах, встречах, полагая, что с ее-то возможностями можно заводить самые страстные романы. Ирина чувствовала это по жадному блеску в их глазах, по нетерпеливым расспросам. Да? А где еще была? А в «Современнике»? А на Таганке? Кого видела? Кто играл? При воспоминании о Таганке она горько усмехнулась, хотя была там не только в тот злополучный вечер. Рассказывала, приукрашивая свою жизнь, как могла, не желая разочаровывать подружек.
