– Точно! – удивился Стив Дельмарио. – Питер, ты – голова!
– Похоже, нам мат, – проговорил Экс, опустившись на край кресла.
– Верно, – согласился Питер. – Банниш играет с нами в какую-то игру. Шутки шутит.
– Хм! Ты предлагаешь посмеяться вместе?
Питер пожал плечами.
– Пока поедим, а там, глядишь, и выясним, за каким дьяволом мы ему понадобились.
– Э-э, нар…род… – пьяно вмешался Стив. – Надо обставить его, вот что!
Экс недоуменно воззрился на старого друга.
– Что ты несешь?
Дельмарио хитро ухмыльнулся и приложился к бокалу.
– Питер вот говорит, что Банни и…якобы затеял с нами игру, пр…ально? Ну и все путем. Сыграем и поставим нахала на место. – Он прыснул в кулак. – Черт возьми, ребята, это ж Фанни-Банни. Какая разница, во что с ним играть! Может, он и мастер, только, провалиться мне, найдет способ продуть даже в выигрышном эндшпиле. Да вы чего, з…забыли? Решающие партии Банни всегда, абсолютно всегда проигрывал. И эту тоже проиграет.
– Посмотрим, – пробормотал Питер. – Посмотрим.
Захватив с собой вторую бутылку «Хайнекена», он уселся на скамеечке в «патио» и, попивая пиво, наблюдал за Кэти, которая принимала горячую ванну.
– Неземное блаженство, – мурлыкала Кэти, нежась в благоухающей пене.
– Я воспаряю к недосягаемым высотам чувственности. Прыгай ко мне.
– Спасибо, не тянет.
– Ты должен купить мне такую же, дорогой.
– Хорошо, но поставим в гостиной. Соседи снизу будут страшно рады.
Глотнув из бутылки, Питер покачал головой.
– О чем задумался, милый?
Он насупился.
– О шахматах.
– Ах! Не может быть.
– Хочешь – верь, хочешь – нет.
– Поделись же сокровенным.
– Жизнь во многом схожа с шахматами, – изрек Питер.
– В самом деле? – Кэти засмеялась. – А я как-то не замечала.
Питер не поддался на провокацию.
– Суть сходства – в свободе выбора. Предпринимая какой-либо шаг на жизненном пути или делая очередной ход в шахматной партии, человек делает выбор, который приведет к тому или иному продолжению. Это точка ветвления. А сделаешь этот шаг или ход – и оказываешься перед новой развилкой. И только значительно позже видишь, что выбранный вариант совсем не так хорош, как казалось. Иногда и вовсе проигрышный, но выясняется это только под конец.
– Надеюсь, ты повторишь свою речь, когда я вылезу, – проворковала Кэти. – Необходимо записать ее для потомства.
– В универе казалось, что впереди столько дорог, столько, как сказал бы Стив, вариаций функционала под названием «жизнь»… Я, конечно, понимал, что каждому дано прожить лишь одну из всех воображаемых линий, но в те годы любой путь, любое продолжение этой «партии» представлялось теоретически возможным. То я мечтал стать романистом, то знаменитым вашингтонским журналистом, потом уж не знаю – политиком, профессором, да мало ли кем. Мои мечты жили во мне, а я в них. Воображал, как добьюсь богатства, встречусь с невероятными красавицами, займусь массой интересных вещей и буду жить во множестве райских уголков… Разумеется, большинство моих грез в действительности исключали друг друга, но, пока ни одна из них не реализовалась, я в каком-то смысле обладал всем миром. В точности как за доской перед началом партии: вот они перед тобой – сицилианская защита, французская или, скажем, защита Лопеса – все мыслимое разнообразие вариантов, сосуществующих в мозгу, пока не сделаны первые ходы. Конечная цель – всегда победа, независимо от выбранного дебюта, но путь к ней не единственный… – Он отхлебнул еще. – Но вот часы пущены, число вариантов сокращается с каждым ходом, простора для воображения все меньше, и наконец остается то, что есть – позиция, созданная наполовину тобой, наполовину противником. А противник этот – судьба. Хорошо ли ты сыграл или проглядел свой шанс и угодил в ловушку – расстановку фигур уже не изменить. Ходы не возвращаются.
