Дойдя до конца дорожки, Манье показал на скамейку. Она была поставлена на обложенном дерном холмике, чтобы с него можно было видеть все разноцветное море цветов.
— Присядем на минутку, вы не против? Эндрю сел.
— Мадам Бовилье знает, что вы продолжаете ухаживать за розарием?
— Она никогда об этом не говорит, но, думаю, догадывается. К ней ведь приходят счета за удобрения для роз, которые я покупаю мешками. Подумать только: на нужном экономит, а деньги доверяет форменным грабителям!
— Что вы хотите сказать?
Эндрю вскинул на Манье глаза. Точно сболтнувший лишнего мальчишка, тот принялся отнекиваться:
— Мне не следовало этого говорить. В конце концов, это не мое дело.
Эндрю не стал настаивать. Он кивнул в сторону цветов:
— В итоге вы один наслаждаетесь красотами парка.
— Ну да, с Юплой вместе, а теперь еще с вами!
— Одиль здесь никогда не гуляет?
— Держу пари, что ей хотелось бы, но тогда будет впечатление, что она у меня в гостях, а она не доставит мне такого удовольствия… Если пожелаете, я как-нибудь свожу вас вглубь поместья. Там есть великолепные грибные места. Далековато, конечно, но прогуляться стоит, вот увидите. А какой оттуда вид на долину — до самого города!
— Как вон с того холма?
— Именно так… Но откуда вы знаете, что с того холма виден город?
— Догадываюсь… Поместье действительно большое.
— При жизни месье Франсуа оно было еще больше. Мадам продала кое-что строительным компаниям, почти четвертую часть территории, чтобы выпутаться из денежных затруднений. Но им нужен еще кусок, чтобы проложить дорогу к будущим постройкам. Вот они и пристают к Мадам, требуют, чтобы продала еще один участок. Она пока сопротивляется.
— Она всегда была такой, мадам Бовилье?
— Какой?
— Затворницей, молчуньей и…
Эндрю, не договорив, сделал неопределенный жест рукой.
— Когда был жив месье Франсуа, она была веселой, любила посмеяться. Он то и дело ее звал, не мог без нее обходиться. «Нали! Нали!» — только и слышалось отовсюду. Это уменьшительное от Натали. Они прожили вместе сорок лет, а вели себя как молодожены. На Новый год и Пасху приглашали меня к столу. А в последний год даже позвали мою матушку. Я ей новое платье купил ради такого случая. Хорошо было. После смерти Месье ни разу не было ничего подобного. Мадам все больше замыкалась в себе. Я уже не слышал, чтобы кто-то звал ее по имени. Манье посмотрел на небо и добавил:
— Вам не кажется, что надо бы пойти к воротам посмотреть насчет домофона, пока дождь не полил?
