. Вы, парни, должны изловить ее, пока она не натворила дел. И побыстрее! Концерт – сегодня вечером, а Манхэттен – остров немаленький.
Гроувер подергал себя за бородку.
– То есть ты хочешь, чтобы мы поймали тебе певицу, пока ты будешь заниматься саунд-чеком?
– Считайте это дружеской услугой, – улыбнулся лучезарный, не уточняя, кто кому ее оказывает. – Не ради меня, конечно, – ради всех смертных Манхэттена.
– Ой, нет. – Голос у Гроувера вдруг стал совсем писклявый. – Ой, нет, ой, нет…
– Да что с тобой? – удивился я. – Чего «ой, нет»?
Несколько лет назад Гроувер провел между нами линию волшебной эмпатической связи (еще одна длинная история), так что мы теперь могли ощущать эмоции друг друга. Это вам не телепатия, но то, что он насмерть перепуган, было очевидно.
– Перси, – проникновенно сказал он, – если эта чертова машинка примется голосить на людях в послеполуденный час пик…
– …она учинит жуткий хаос, – подхватил бог. – Келедона может затянуть любовную песнь, или колыбельную, или патриотический военный марш, и все, что услышат из ее уст смертные…
Я содрогнулся. Один вздох этих золотых девиц вверг меня в отчаяние, даже при том, что рядом торчал державший их под контролем Аполлон. Перед моими глазами так и встала келедона, запевающая что-нибудь эдакое на запруженной людьми площади, – и тотчас все засыпают, или бросаются друг другу на шею, или затевают общую драку…
– Ее надо остановить, – твердо сказал я. – Но почему мы?
– Вы мне нравитесь! – радостно сообщил Аполлон. – Вы уже имели дело с сиренами. Тут все примерно так же – заткнете воском уши, и все. К тому же твой друг Гроувер – сатир, у него природный иммунитет к волшебной музыке. И на лире он умеет.
– На какой еще лире? – не понял я.
Аполлон щелкнул пальцами. Внезапно в руках у Гроувера обнаружился самый прикольный музыкальный инструмент, какой я когда-либо видел. Внизу – пустой черепаший панцирь (черепаху тут же стало ужасно жалко, она такое перенесла… но не суть). В него воткнуты два полированных деревянных рога, прямо как у быка, а между ними – планка, и семь струн натянуты от нее к днищу. Все в целом смотрелось как странный гибрид арфы, банджо и… ну и дохлой черепахи.
– Ой! – Гроувер чуть ее не уронил. – Я не могу! Это же твоя…
– Ага, – сияя, согласился Аполлон. – Это моя личная лира. Если ты ее сломаешь, я тебя испепелю, так что, не сомневаюсь, ты будешь осторожен. Ты же умеешь на ней играть, правда?
– Э-э-э… – Гроувер тренькнул нечто заунывное, похожее на похоронный марш.
