Я, хоть и с пропусками, но мужественно соблюдала данный себе зарок. До тех пор пока… Пока всё не покатилось к чертям и я, забросив готовку, ударилась в психологию, фитнес, эзотерику и истерику.
Начались приёмные часы и, следовательно, социальный эксперимент под названием «Мужчины, полюбите меня больной и в пижаме, а без пижамы меня всякий полюбит» вступал в свою самую активную фазу.
На сегодняшний вечер были назначены две встречи, поэтому мне пришлось поторопить маму с уходом. Хотя я поймала себя на мысли, что отпускаю её очень неохотно. После всех невольно отмеченных мною наглядных проявлений бережной заботы к соседкам по гинекологическому отделению захотелось чего-то очень теплого, искреннего, по-настоящему бескорыстного. А кто это может дать?! Только мама и, пожалуй, лучшая подруга. Кстати, в суете я не успела сообщить о бурных событиях последних дней Алинке, моей лучшей подруге. Надо бы исправить это досадное недоразумение и дать ей знать! Сев в слабое подобие позы лотоса на больничной койке и попросив Машу сделать фото, я скинула его Алинке вместе с кратким комментарием.
Снова звонок.
— Я внизу, спускайся, — кратко и требовательно, без всяких вступлений сказал мужской голос в трубке.
Я поёжилась, предчувствуя головомойку. Эту встречу я не планировала.
— Аслан?! Откуда ты знаешь?!
— Какая разница. Спускайся. Я жду. Можешь?!
— Сейчас буду — поспешила я. Аслан ждать не любил.
— Привет. Держи книжку. Бульварный роман на немецком, как ты любишь, — он скользнул по моей щеке губами в приветственном поцелуе, не снимая темных очков.
— Спасибо, но как ты…
— Стоять не тяжело? Давай сядем. Рассказывай! — прервал мои вопросы Аслан.
Высокий, с крупными, правильными, но суровыми чертами лица, осетин Аслан внушал мне смешанное чувство ужаса и восхищения. Притягивала его сдержанно-грозная, выразительная, не без доли высокомерия манера держать себя. Однако ужаса было всё же больше. Сила, чувство собственного достоинства, обособленность и горделивая стать, стильно подобранная одежда — всё это энергетически подавляло меня и вызывало невольное чувство страха. Хотя реальных поводов для него не было. Напротив, Аслан никогда не позволил в отношении меня ни одного грубого слова, не то что поступка.
Всякий раз, неожиданно появляясь в моей жизни и так же неожиданно исчезая, он пристально смотрел на меня — будто сканировал, всё ли в порядке. Спрашивал, слушал, снова сканировал, ругал, изредка сухо хвалил и уносился в неизвестном направлении.
