. Выполните все это, но только не томите меня!
— С удовольствием, дорогой мой, но надобно подождать, когда соберутся эти десять тысяч.
Возразить было нечего. Юноша умолк.
У него на минуту мелькнула жестокая мысль — оставить этого Александра Македонского из Судана на произвол судьбы и вернуться на яхту. Но разведчики все время доносили, что река заблокирована.
От скуки молодой человек принялся учиться мандингскому языку.
Бывали, впрочем, и веселые минуты. Об одном эпизоде Фрике не мог вспомнить без хохота.
Барбантону хотелось, чтобы его ополчение как можно больше походило на европейское войско, и он ввел чины.
Лаптота сразу произвели в капитаны. Других куранкосов, смотря по толковости и исполнительности, — кого в сержанты, кого в капралы. От рядовых они теперь должны были отличаться нашивками. Нашивки нашиваются на одежду. А раз одежды нет?
О, знаки различия можно вытатуировать на руке, под плечом… Но тогда унтер-офицерское звание останется за человеком на всю жизнь.
— Как же вы будете разжаловать провинившихся? — смеясь, спрашивал парижанин, ставя жандарма в тупик.
Татуировку на теле господ офицеров производил все тот же мастер на все руки — сенегалец, мечтая о густых штаб-офицерских эполетах в недалеком будущем.
…Между делом юноша наводил справки о судьбе исчезнувшего медальона.
Потребовались чудеса дипломатического искусства и невероятное количество рома, чтобы хорошенько выведать все у Сунгойи: медальон действительно находится у него. Негр обокрал путешественницу без всяких угрызений совести, полагая, что могущественный талисман ему нужнее.
Дикарь так дорожил своим гри-гри, что, даже будучи безобразно пьяным, не позволил Фрике не только дотронуться, но даже и взглянуть на него.
Медальон висел у него на шее, на цепочке, в кожаном футляре. От одного постороннего взгляда он мог утерять свою силу.
Юноша стал следить за туземцем, решив при первом удобном случае вытащить из медальона лотерейный билет, оставив сам медальон чернокожему монарху.
Случай не замедлил представиться.
Однажды молодой человек сидел с Сунгойей и по обыкновению потчевал его пивом и ромом. Чтобы не возбудить подозрений, парижанин делал вид, что тоже пьет: всякий раз подносил стакан ко рту и выливал себе за рубашку. Когда после алкогольной ванны он отправился переодеться, его вдруг поразили истошные вопли, раздававшиеся со всех сторон.
Часовые с передовых постов отходили назад с криком:
— К оружию! Неприятель!
