Тогда пришел в мою комнату обретающийся офицер при Агибе сказать ему, что наступает уже первая послеполденная стража, то есть первый час пополудни, час, назначенный для приема людей, и он, взяв меня с собою, пошел в свои комнаты для приятия гостей.
Глава XI. Приезд в Перегаб офирского Императора, описание его двора и представление писателя ему
Наконец марта 10 числа по нашему исчислению прибыл в Перегаб Император. Я был любопытен видеть его встречу и для того спрашивался у хозяина своего — могу ли я идти ее видеть? Он не токмо мне сказал, что сие зависит в моей воле, но и отвел меня в дом одного своего приятеля, мимо которого Император должен въезжать в город, где я вместе с супругою его смотрел сего въезду, который ничего особливого не имел, окроме что род кареты его, где он сидел сам, была богатее обыкновенных, то есть, что была покрыта позлащенными кожами, и все кожи были подняты, так что он всеми виден был. Сия карета, ибо так я ее именую, была влечена осьми небольшими лошадьми и окружена была Генерал-Губернатором перегабским, Начальником благочиния и полицейскими офицерами, верхами на лошадях (ибо токмо в таковых случаях позволялось в городе лошадей употреблять приватным людям). Стекшееся множество народу, в молчании везде, на проезде ему кланялись с приложением руки к сердцу, и он им всем соответствовал.
На завтрашний день приезда Императора Агибе мне сказал, что он имеет повеление представить меня пред него, и я, сев с ним в его повозку, в одиннадцатом часу поутру поехал во дворец. Дом сей соделан весь из мармора, все окошки имеют переплеты медные и позлащенные. Но стены ничем, окромя позлащенных подсвечников и множества картин, или, лучше сказать, портретов, не украшены. Подъезжая еще к сему императорскому дому, Агибе мне сказывал, что сие было здание еще древних офирских государей, что и самая худая архитектура доказывала и что самое множество позлащения, которое я внутри увижу, был остаток их роскоши. Предупредил меня он и о самых портретах, которыми стены убраны были, говоря, что сии суть изображения отличавшихся добродетелию их прежних государей, вельмож, военачальников и самых приватных людей, на которых имена, время жития их и кратко добродетели их были подписаны; ибо, приложил он, чем лучше украсить дом государев, как тем, что всегда его должности и добродетель ему воспоминает. «Довольно, невзирая на обуздание нашими законами, — продолжал он, — по его власти имеет он множество случаев соделать преступления, то и избрали за лучшее, чтобы и самые стены и украшения его дому всегда проповедывали ему добродетель».
