— Привет, Лёха! Ты повезёшь?
Пилот улыбнулся — они были старыми друзьями.
— Я.
Покосился на бледную, словно смерть дамочку:
— Эту, что ли?
— Угу.
— Тащи её внутрь. Надеюсь, не облюёт салон?
Владимир вздохнул:
— Надеюсь…
Зеленовато — испуганный вид океанки не внушал доверия… Потянул её за собой в раскрытый нижний люк. Тускловато горело дежурное освещение. Увидел сдвоенное кресло, гору ящиков, снова потянул девушку за собой. Впихнул в сиденье, уселся сам. Сразу потянул с крючка тёплую доху — в воздухе должно было быть холодно. Щёлкнули замки закрываемого люка. Затем послышался стонущий визг запускаемый двигателей. Те взревели, выдохнув облака сизого дыма, бешено молота воздух винтами. Океанка напряглась — новый страх вытеснил старый. Но вот машина качнулась, а через пару минут началась бешеная тряска разгона. Несмотря на все работы, грунт — не бетонная полоса. Так что пришлось стиснуть зубы и терпеть. Рёв обоих 'Райтов — Циклонов' за тонким бортом стал совсем нестерпимым, но тут тряска закончилась, а через мгновение и грохот двигателей стал вполне терпимым. Алексей, одетый в тёплый меховой комбинезон, не оборачиваясь, показал ему четыре пальца. Понятно. Четыре часа. Покосился на океанку — та вцепилась в подлокотник своей половины кресла с такой силой, что пальцы побелели. Ухмыльнулся — а что она скажет через сорок минут? Когда 'Бостон' постепенно наберёт высоту для полёта? Форсировать моторы никто не собирался — плавненько, легонечко. И топливо экономится, и нагрузка на двигатели щадящая. Помаленьку наберём высоту, потихоньку полетим на крейсерской скорости. В иллюминатор ничего не видно, потому что их тут нет, а в носу стоят пулемёты, правда, сейчас снятые. Так что летим, как в…Отогнал подальше вертящееся было сравнение с нехорошим ящиком. Быстро приподнялся, расстелил мех по сиденью, затем плотно в него завернулся под удивлённым взглядом океанки, закрыл глаза. Можно и поспать. Усмехнулся про себя — на сколько хватит этой дамочки? Бросил взгляд на наручные часы, засекая время, затем прикрыл глаза — шум двигателей, певших монотонную песню, ему совершенно не мешал… Увы. Его растолкали через полтора часа. Высунулся из меха, отметив, что тот покрылся инеем по кожаной шкуре — его трясла изо всех сил синяя Гера. У той, как говорится, зуб на зуб не попадал. Синие трясущиеся губы, в противоположность им красный нос, из которого непрерывно текло, просто ледяные руки, от касания которыми Владимир едва не завопил от неожиданности эффекта. Девушка пыталась что‑то сказать, но не получалось. Вздохнув, Звонарёв распахнул своё одеяние, благо в него можно было завернуть сразу троих человек, ухватил океанку и притянул к себе. Затем снова набросил на себя и её до кучи, мех. Геру била дикая дрожь, правда, недолго. Пару минут спустя на начала стихать. Океанка хлюпнула носом раз, другой, потом, стуча зубами, произнесла:
