Анна — «та, у которой есть собака» — удивилась, узнав, что мама хочет уйти с работы.
— Я не могу оставлять их одних, — сказала мама, покачивая головой из стороны в сторону и пытаясь своими словами убедить себя.
Я не осмелилась сказать, что ей не о чем беспокоиться, потому что теперь-то я уж точно не позволю брату пойти куда-нибудь одному. Я не хотела ничего говорить, чтобы еще больше не усложнить ситуацию.
— На меня это произвело большое впечатление — ты сама знаешь почему. Я не смогла бы пережить еще одного несчастья, случившего еще с одним моим ребенком. Я знаю, что не могу защитить своих детей абсолютно от всех опасностей, и осознаю, что не смогу оберегать их на протяжении всей жизни, но ведь они такие беззащитные.
— Тебе нужно взять себя в руки, — сказала Анна. — Если хочешь, я могу иногда оставаться вечером с ними. Могу заходить сюда, чтобы проверить, все ли в порядке. А еще я могла бы водить Анхеля на занятия по карате.
Я восторгалась тем, какая беззаботная у Анны жизнь. Ей не нужно было переживать ни по поводу детей, ни по поводу работы. У нее не могло произойти ничего трагического. Она уезжала на отдых на три-четыре месяца в году, а не на две недели в августе, как мы. Она, образно выражаясь, ходила по ковру, а наша семья — по камням. Я не могла удержаться от того, чтобы не поглазеть на нее, когда она приходила к нам в гости, — приходила все чаще и чаще. Я глазела на ее стрижки, на пепел на ее сигарете, на то, как она сидит, скрестив длинные ноги. Она делала себе искусный макияж, носила изящные туфли без каблуков и облегающие стройную фигуру платья. Моя же мама была слегка «пузатенькой» — следствие перенесенных ею беременностей, — ходила в парикмахерскую лишь пару раз в год, красила, чтобы скрыть седину, волосы дома сама и постоянно всерьез расстраивалась из-за пустяков.
Анна мне очень нравилась, потому что она заботилась о моей маме и потому что уделяла много внимания и мне. Она расспрашивала меня о школе и моих друзьях и дарила мне — на будущее — губную помаду, браслеты и всякие безделушки. У меня складывалось впечатление, что она очень хочет вызвать у меня симпатию, что она стремится привлечь меня на свою сторону. Что мне было непонятно — так это зачем она это делает. Она вела себя примерно так, как ведет себя одноклассница, желающая набиться ко мне в подруги, или же просто знакомая девочка, пытающаяся пробиться в круг моих друзей ради того, чтобы оказаться рядом с мальчиком, который ей нравится. Однако Анна-то была уже взрослой женщиной. Возможно, я служила для нее своего рода заменой дочери, которой у нее самой не было. Так или иначе, но мне казалось странным, что мне, ребенку, пытается понравиться взрослый человек.
