1943 год
Холодным весенним утром, первой декады мая 1943 года, когда, солнце еще не обозначило своего появления. Когда, на темном небосклоне только начали гаснуть звезды. Где-то над черной кромкой леса, прострекотал заходивший на посадку легкий штабной самолет. В какое-то мгновение, посадочная полоса полевого аэродрома, вспыхнула огнями сигнальных огней, указывая немецкому «штабнику» место посадки.
Дежурный офицер штаба ударной армии «Центр», командир роты 303 диверсионно-парашютного подразделения, капитан Алькмар Гоббе, резво запрыгнул в стоящий на стоянке рядом со штабом дежурный «Опель».
— Давай Клаус, жми к самолету. Черт, черт бы его побрал этого связника, в столь ранний час!
Опель взревел движком, и поднимая клубы пыли, помчался в сумраке рассвета к приземлившемуся самолету. Огни костров так же мгновенно погасли, оставив после себя столбики белого дыма, который тут же смешавшись с утренним туманом, образовал полупрозрачную холодную пелену, тяжело опустившуюся на майскую землю.
Машина подъехала к самолету в тот момент, когда офицер фельдъегерской почтовой связи крепко ругаясь, выползал из штабного самолета.
Принадлежность офицера к элите вермахта, выдавали высокие хромовые кавалерийские сапоги и кожаное пальто полковника. К его руке наручниками был пристегнут толстый портфель из крокодиловой кожи, опечатанный тремя печатями с бронзовым орлом, держащим в лапах фа-шистскую свастику.
Утомленный перелетом полковник, шатаясь и проклиная «доблестного сокола Геринга» направился к подъехавшей машине. Напоследок, похлопав рукой по фюзеляжу самолета, словно доброго арабского скакуна. Пожелал пилоту счастливого возвращения. Капитан с нескрываемым удивлением взглянул на прилетевшего Берлинского штабника, и от накатившей на него радости, заорал, игнорируя субординацию:
— Генрих старина, неужели это ты!? Я не могу поверить в это, козья ты морда!
— О, Бог мой — Алькмар! Какими судьбами!? Я вижу своими глазами, что ты еще жив, старый лис! — ответил полковник, видя перед собой своего друга детства.
Офицеры, не смотря на разность в званиях, обнялись как стародавние и очень близкие друзья, похлопывая друг друга по плечам.
— Черт тебя, побери — Генрих! Дай мне взглянуть на тебя — полковник! — сказал капитан, и, восхищаясь выправкой друга, отошел на пару шагов назад. — Мой Бог Генрих! Ты же прекрасно вы-глядишь! Вот что значит служить в Берлине, — давясь от зависти, сказал капитан.
