— Он так плакал, должно быть, предчувствовал что-то, — предположил Мутц.
Хагер покачал головой:
— Он плакал, потому что боялся, и именно потому, что боялся, погиб.
Все замолчали, потом Шольтен задумчиво сказал:
— Он погиб, потому что судьба!
Борхарт поспешил возразить:
— Он погиб потому, что был самым слабым.
Форст презрительно отмахнулся.
— Чушь! Он погиб потому, что не бросился вовремя на землю. Если бы он упал, как положено, осколок не угодил бы ему в висок. Он просто был еще младенец. Нечего ему было здесь делать!
Хорбер сидел, уставившись в одну точку:
— Малыш, верно, мечтал совершить великие подвиги.
Никто из сидящих на мосту не понимал сейчас Хорбера так хорошо, как Мутц.
— Я его по-настоящему любил. Мы часто бывали вместе, — сказал он, чуть не плача.
На лбу у Шольтена появилась резкая складка.
— Не мели вздор, Мутц. Мы все к нему неплохо относились, каждый на свой лад. Но любить — это уж слишком.
— А я любил, — упорствовал Мутц.
Форст обрезал:
— Чудак! Никакая это не любовь, просто жалость. А Зиги она теперь вовсе не нужна. Свое дело он сделал. Да тебе и не его жалко. Просто ты жалеешь самого себя.
На помощь Мутцу пришел Хорбер:
— Но Мутц прав. Я тоже любил Зиги. Он…
— Хватит, болтать! — разозлился Форст. — Зиги погиб. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Мы сожалеем и скорбим. Но любить? Любить можно только баб!
Борхарт взглянул на него и спросил:
— Это ты про женщин, да, Форст? Про женщин?
И прежде чем Форст ответил, Мутц сказал упрямо:
— А я вообще не знаю, как это любят баб.
Все притихли, потому что этого не знал никто из них, кроме одного, а, тот сейчас думал совсем о другом. Все они сейчас думали о другом. Наконец Хагер проговорил:
— Мне кажется, что умирать вовсе не так уж страшно!
Форст усмехнулся:
— Умирать не страшно, но быть мертвым…. Только представь себе… Все, что ты имеешь, все, что тебе дорого, все, что ты делаешь, что ты есть, все это вдруг куда-то исчезает, проваливается, летит ко всем чертям! Страшная штука эта самая смерть!
Хагер не слушал. Он думал свое: «Страшно, когда ты заранее знаешь, что умрешь. Но ведь этого никто не может знать заранее. Всегда есть надежда, что тебя обойдет стороной. И я надеюсь».
— Все это судьба! — сказал Шольтен.
— Вот ты говоришь — судьба, а я прочту «Отче наш», когда это начнется, — возразил Мутц.
Форст, иронически:
— У тебя не будет времени.
Мутц, спокойно:
— На это всегда есть время.
Никто больше не возражал. Всех охватил страх, и если бы сейчас один из них позвал, ушли бы, вероятно, все. Даже Шольтен, даже Форст. Если бы они не стыдились друг друга, никто бы не остался на мосту. Наконец, словно желая дать какое-то разъяснение, Мутц сказал:
