— Эсси, стой! — завопил Мэтт.
Я споткнулась и кулем повалилась на землю, ударившись головой. Долго лежала без сознания и наконец услышала плач Мэтта.
— Очнись! Сюда кто-то идет! — повторял он как заведенный.
Хлопнула дверь, донесся удивленный рассерженный голос мужчины и крик Мэтта:
— Беги, Эсси!
Но бежать я не могла. Потом почувствовала, как меня осторожно гладят по голове, и сразу поняла, что это отец.
— Черт побери, да это ребенок!
Я не смела пошевелиться. Он дотронулся до моего запястья, посчитал пульс и перевернул меня так, что голова оказалась на сгибе его локтя. Я открыла глаза и постепенно различила в темноте его лицо.
— Ты ушиблась? — спросил он и, должно быть, услышал, как я прошептала «нет», поскольку осторожно поднял меня на ноги.
Голова моя болела, и я споткнулась. Он прижал меня к себе, и через несколько минут мне стало легче.
— Почему, во имя Господа, тебе позволили расхаживать по лесу среди ночи? — тихо спросил он. — Может, послали тебя что-то передать? Кто-то болен или что похуже?
— Передать? Нет, — пробормотала я, сбитая с толку, но потом вспомнила про ветчину и обрадовалась, что предлог найден.
Я протянула ему полураздавленный пакет и оглянулась. Мэтта нигде не было видно. Хоть бы он благополучно добрался домой!
— С чего это они послали ребенка? — удивился отец, но я видела, что думает он о другом.
Отец сунул руку в карман, вынул часы на цепочке и повернул их к свету.
— Пойдем, — велел он, убирая часы. Взял мою холодную ладошку в свою, теплую, и повел к башне.
С ним я не боялась ничего!
— Я отведу тебя домой, но прежде мне нужно завершить кое-какие измерения.
У основания башни находилась дверь. Мы вошли и немедленно погрузились в прохладную темноту.
— Подожди, — велел он, и его голос обрел на удивление низкий тембр.
Очевидно, у него было огниво, потому что из искр разгорелось пламя. Он зажег маленький фонарь, и я восхищенно наблюдала игру света и теней на стенах. Винтовая кирпичная лестница поднималась перед нами. Отец жестом велел мне идти первой. Я встала на четвереньки и поползла. Пальцы замерзли от страха и холода. Я поднималась, кажется, целую вечность, но наконец мы внезапно оказались в круглой комнате с окнами, выходящими на четыре стороны света. Под окном стоял стол, на котором горел фонарь, и при его свете я впервые увидела мир комнаты, в которой сейчас сижу.
Я тут же вообразила каюту на большом корабле и почувствовала себя нехорошо, как в тот день, когда, бросив вызов Мэтту, взобралась на большую березу и ощутила, как она качается от ветра.
