— Извините, Болеслав Янович, — виновато проговорил мой помощник по опервопросам. — Певица Надежда Лисовская все еще у меня в приемной. Опять спрашивает о своем участии в концерте на Красной площади. Что ей передать?
— Передай, что все утряслось, — объявил я. — Концерт в Москве вообще не состоится. Но если она так хочет выступать, можем ей выписать командировку в провинцию. Например, в Ямало-Ненецкий избирательный округ. Тамошние избиратели буквально изнывают без ее песен...
Боюсь, она не согласится, подумал я, а жаль. Я представил себе умилительную картинку: тундра, чумы, вечная мерзлота — и посредине всей этой романтики старушка Лисовская агитирует за Президента, исполняя оленеводам шансонетку «Девочка Надя».
Я попробовал сдвинуть защитный козырек. Козырек отчаянно заскрипел и выпачкал мне палец ржавчиной. По-моему, этот ящик смастерили еще в те далекие времена, когда письма развозились ямщиками на лихих тройках от станции к станции. Белая нашлепка герба СССР давно облупилась, буквы «ПОЧТА» на боку едва угадывались. Седая древность. И вдобавок ржавая. Я поискал, обо что здесь можно вытереть палец, не нашел и кое-как обтер его о столб, на который был подвешен этот облупленный памятник старины.
Столб с прибитым ящиком возвышался на небольшом скучном холмике — мини-Голгофе местного значения.
Более дурацкого места трудно придумать. С трех сторон холмик окружали сизые проплешины огромного заброшенного пустыря, на границах которого смутно белели девятиэтажки нагатинского жилого массива. С четвертой стороны и девятиэтажек не наблюдалось: в отдалении слабо поблескивала Москва-река, отпугивая возможных рыболовов одним лишь цветом своих вод. Судя по цвету, в реке не водились даже микробы.
По дороге от станции метро «Коломенская» мне попалось штук пять нормальных почтовых ящиков, не таких древних и притом развешанных в обитаемых местах. Здесь же царило унылое марсианское безлюдье. На возможность разумной жизни намекал только старый асфальтовый каток, который оставили гнить в двух шагах от столба. Хотя нет, метрах в тридцати отсюда еще подпирал небо не менее дряхлый подъемный кран. Кран уже здорово накренился, на манер Пизанской башни. Много лет назад здесь, очевидно, планировалась постройка чего-то масштабного — может быть, стадиона или универсама. Ящик для писем был приколочен к столбу заранее, авансом. Но затем планы поменялись, и все быстро заглохло, покрываясь ржавчиной, зарастая травой. Мэрии теперь выгоднее обустраивать центр, а не возиться с окраиной, где даже свежий памятник Георгию Победоносцу работы Захара Сиротинина воздвигать нет никакого удовольствия. Святой Георгий, покровитель мэра, предпочитает у нас шинковать дракона при большом скоплении свидетелей. А тут — штиль, «мертвая зона», бесперспективный район. И чем дальше от метро, тем бесперспективнее. В жизни бы не подумал, что найдется олух, который нарочно преодолеет пустырь, доберется до здешнего музейного экспоната с надписью «ПОЧТА» и доверит ему свое послание.
