Время в ожидании отъезда тянулось медленно. Раза два или три Беляев выходил пройтись по городу. В Москву он приезжал однажды школьником и воспоминания от той поездки остались в памяти. Теперь это был совсем другой город. Шумный, спешащий куда-то, торгующий. Отовсюду прёт в глаза реклама. Полно машин. И торговля. Торгуют всюду и чем только можно. Но всё дорого. Олегу оставалось лишь смотреть на пестрые завозные товары на столах и в витринах и идти дальше. Он провожал глазами дорогущие иномарки. В них ездят только бандиты, думал он. Нормальные люди их купить не могут. "Все эти машины - краденые, куплены на ворованные деньги", - вспоминал он слова Николая Петровича, и был с ним полностью согласен.
Нынешняя Москва Олегу не нравилась. Это был город, в котором правили бал торгаши и преступники.
Ему вспоминались родные места, другой город, далёкий, совсем не похожий на Москву. В нём лучше, хотя он и небольшой, неброский, серый по сравнению со столицей. Но там живут правильной налаженной жизнью, уклад которой не меняется десятилетиями. Все знают, что будет завтра. Работают, дружат, ходят в кино. В последних классах уроки труда у Олега проходили на заводе. Ему нравилось работать за станком, тем более у него был хороший учитель - старый токарь Семён Михайлович, проработавший здесь сорок лет. Олег уже знал, что после армии он устроится в цех к дяде Семёну.
Накануне отъезда из Москвы Олегу пришло письмо от матери. Он прочитал его и настроение упало ещё больше. Мать писала, что завод закрыли, а рабочих уволили.
"Сказали, что продукция не имеет спроса, поэтому закрыли, - прочёл он. - А другой работы в городе нет. Народ слоняется без дела или уезжает. Многие твои друзья уехали. Завод сейчас - одни стены и крыша. Внутри пусто. Он теперь частная собственность, у него хозяин появился. Но его никто в глаза не видел. Говорят, он управляет из Москвы. Управление состоит в том, что он первым делом все станки продал на металлолом. Цеха стоят пустые, стёкла выбиты, грязь кругом, свалка. Да тут ещё с Семёном Михайловичем беда. Как завод закрыли, он каждое утро продолжал ходить туда к семи часам, сидел у ворот, или внутрь заходил, сидел в своём старом цеху по нескольку часов. Даже когда вывезли станки и стало пусто, всё равно приходил. А в июне, второго числа, сторож обходил цеха, и видит - он в петле висит, а рядом табуретка опрокинутая. Записку оставил: в моей смерти прошу никого не винить..."
