Пока Папá не заболел, бо́льшая часть тренировок Бо проходила с земли. Папá управлял им с помощью поводьев, стоя позади, уча его понимать, что означает разная степень давления руки или поводьев, как сохранять равновесие, когда податься вперед, когда поворачиваться налево или направо. Сара становилась у его головы или плеча, закрепляя то, чему его учил Папá, иногда легким нажимом или голосом, иногда слабым ударом хлыста. Так, объяснял Папá, Бо научится не дать ей потерять равновесие. Папá всегда говорил, что на ней лежит ответственность, что ее присутствие усложняет Бо жизнь. Она давно перестала принимать это близко к сердцу.
Когда-то у дедушки был конь по имени Геронтий. Его три года тренировали с помощью поводьев, прежде чем разрешили оседлать. Дедушка неустанно повторял, что это не замена тренировок, а их основа. Все прыжки, sauts d’ècole, базировались на этом. Не освоить их было нельзя.
Все это хорошо, думала теперь Сара, но ей надо ездить. Она сидела в седле, позволив коню немного размяться, мягко журя, когда он пугался уличных фонарей, автомобильных заторов или люков, на которые шесть недель назад не обращал никакого внимания. Она была вынуждена пропустить два дня. За эти два дня его, может быть, кормили и поили, но не выводили из конюшни. Для умного, сильного коня, как Бо, это было равносильно пытке. Она знала это и готова была заплатить любую цену.
Дождь усилился. Сара подняла руку, прося машины остановиться, чтобы они могли перейти через дорогу. Бо учуял зеленую траву и рванулся вперед. Дождь прогнал всех из парка, и им никто не мешал. Но лошадь была возбуждена, пожалуй, слишком сильно. Попав после заточения на пружинистый грунт, ее копыта словно заряжались электричеством.
«Слушай меня», – велела Сара своей посадкой, ногами, руками. Но чувствовала, что в нем копится энергия, требующая выхода.
«Левада», – сказал тихий голос внутри ее.
Папá говорил, чтобы она даже не пробовала это делать, это слишком трудный элемент. При выполнении левады лошадь должна перенести вес на задние ноги, согнутые под углом в сорок пять градусов. Это был тест на силу и способность сохранять равновесие, переход к более трудным фигурам классической выездки.
Но Папá это делал. Она тоже, с земли. Она знала, что Бо способен на это.
Сара вдохнула влажный воздух, утерла пот с лица. Пустила Бо рысью по кругу, останавливая и снова посылая вперед, заставляя сосредоточиться на ней, создавая невидимую арену между урнами, тумбами и детской площадкой. Когда увидела, что он достаточно разогрелся, пустила его в легкий галоп, натягивая то один повод, то другой. В голове звучал голос Папá: «Глубокая посадка, руки неподвижны, ноги немного назад, чуть больше давления на внешние поводья». Через несколько минут она забыла обо всем: о нестерпимой необходимости подчиняться чьим-то правилам, о деньгах, которые она задолжала, о Папá, несчастном и страдающем, прикованном к постели, пахнущем лекарствами и старостью. Остались только она и Бо, занятые своими шагами. Они трудились, пока от них не пошел пар, который смешивался с мелким моросящим дождем. Она снова перевела коня на шаг, ослабила поводья, давая ему отдохнуть. Он больше не шарахался ни от шума городских улиц, ни от проезжавших мимо двухэтажных автобусов: работа расслабила, успокоила его. Папá был бы доволен сегодня, подумала Сара, оглаживая мокрую шею коня.
