Он понимал, что на митинге, на английском митинге, ему лучше всего произнести краткую и емкую речь, обращенную к уму и сердцу всех и каждого из присутствующих. Он чувствовал, что может и хочет сказать такую речь, найти слова — английские слова! — доходчивые и точные, а потому уже испытывал нетерпение взяться за их поиск — неслучайно ведь выбрался он сюда, на н у л е в у ю д о л г о т у…[10]
Взоров опять смотрел на панораму Лондона, и то, что город лежал во всей своей обнаженности, в небесной незащищенности, тоже казалось ему неслучайным — он должен был очутиться на Гринвичском холме, и именно сейчас, чтобы понять больше, глубже, трагичнее: все в человеке и все от него…
Взгляд его скользил вдоль Темзы, задерживаясь то на мощных металлоконструкциях фордовских заводов в Дагенхэме, то на высотных домах бывших королевских доков в Докленде, то на скученности Сити, то на шпилях Вестминстера — и все по восточному побережью, а возвращался, не задерживаясь, по пестрой неорганизованности западных берегов. Рождавшаяся мысль торопила его: вот с этого вида, с этой панорамы, с нулевого меридиана надо и начинать, говорил, волнуясь, себе, потому что все-таки неслучайно ему открылась нулевая долгота нынешнего человеческого существования. И его поймут, должны понять… Это касается всех!..
Взоров спускался с холма в спокойной убежденности, думая о том, что придется попросить Дарлингтона заказать ксерокопии привезенного им текста, экземпляров сто, чтобы распространить среди участников митинга. Сам же он просто упомянет о последовательности советских мирных инициатив, изложенных в этом тексте, о чем никто не прочтет в английских газетах…
Ветлугин уже ждал его на просторных ступенях Военно-морского музея.
— Как вы себя чувствуете, Федор Андреевич? — отчего-то сразу спросил он.
— Хорошо, Виктор, очень хорошо, — твердо отвечал Взоров.
III
Джон и Эвелин Дарлингтон с искренней радостью встретили Взорова.
— Что с тобой случилось, Федор? — сразу же обеспокоенно спросила Эвелин.
— Немного прихватило сердце, но все уже прошло, — небрежно махнул он рукой.
— Выглядишь ты усталым, — не согласилась она, зорко и по-медицински профессионально всматриваясь в него. — Может быть, пригласить нашего доктора? Он живет совсем рядом.
— Ни в коем случае! — сразу, даже резко отринул он ее заботу. И смягчился: — Пожалуйста, Эвелин, не беспокойся. Я терпеть не могу докторов.
— Ты как Джон, — несколько вынужденно улыбнулась она, но глаза оставались беспокойными. — Тоже не может их терпеть. Будто они только для того и существуют, чтобы доставлять неприятности.
