И вновь ему вспомнился Митя, с кем он вдруг принялся разговаривать и даже отчитываться за все те долгие годы, как они расстались. Да, давно, очень давно… Но перед великой тайной вечности, думалось ему, этот срок — ничто, даже не миг. Похоже, т а м отчет о здешней жизни не нужен. Там — что-то другое, никому з д е с ь не ведомое… И все же он должен очиститься душой, должен ясным и чистым прийти к концу. И в общем-то, счастлив, что то, н е в е д о м о е, чуть приоткрылось…
Взорову успокоенно думалось, что больше он не служит ни миражу, ни обману, ни очередному идолу… Как странно и как приятно такое сознавать! А ведь с приближением смерти человек обретает новое сознание… Поразительно!
А я грешен, Митя, и, похоже, много грешен. И даже не по женской линии, хотя и тут серьезно раздвоился… да, явилась Лина, Ангелина Назарова, — и слава богу! Но раздвоился задолго до этого — по всему своему присутствию в мире, в том, который оставался после тебя. И тщеславился, и корыстничал, и подавлял властью, и мирился с подлостью, привилегиями, лестью, и убеждениям изменял — да все было! В одном, может быть, оставался лучше других — не зарывался… Но разве это оправдание? Нет, Митя, нет!
Знаешь, когда я стал обретать себя? Жить чище и свободнее? Отринул все соблазнительное? Когда возглавил профсоюз. Почему? — спрашиваешь. Пожалуй, возраст был другой — человека разумного и немало испытавшего. До этого все на вторых ролях, все в подчинении и все по партийной линии, и вдруг бросили на профсоюзы — и целая отрасль под тобой. Понимаешь, наконец-то мог утвердить некоторые принципы, невесть какие, однако же достойных работников подобрал, молодых выдвинул, в общем, заработали как надо. Всего лишь — к а к н а д о! Ну, а сам не кичился высотой положения, демократию не проповедовал, а утверждал. Получается, оказывается!
И все-таки: почему обрел себя? А потому, что по-настоящему мог защищать простого человека от ведомственного и иного произвола и утверждать социальные завоевания социализма — через профсоюз! Профсоюзы, между прочим, для этого и существуют — для защиты трудящегося человека, — каждого человека! Это надо понимать и обязательно за то бороться, обязательно!
Взоров опустился в кресло. Собственно, о чем он еще может доложить Мите? Оказывается, и продвижения, и борения, и вся деловая суета не очень-то помнятся — «в конце…». А похваляться достигнутым, пожалуй, глупо. Однако что-то сделано, хотя… Ну, скажем, добились в отрасли, чтобы законы о труде соблюдались, оживили деятельность профкомов. А ведь это должно быть само по себе. Но — не было! Сколько сил, сколько нервов, сколько лет жизни поистратили, чтобы осуществить элементарное. Э-э, да что говорить!
